Юлия Алева - Лёд и порох

Он осторожно присел на останки скамейки и протянул руку, усаживая меня рядом.

— Когда я обсуждал свои намерения с Николаем Владимировичем, он решил поговорить с Вами первым. — начал он самый нелепый рассказ.

— Да. — до сих пор улыбаюсь, как вспомню тот разговор.

— Я был уверен, что это он вынудил Вас принять мое предложение. — грустно произносит он. — Граф, он умеет быть убедительным.

Он что, всерьез это? Я рассмеялась и долго не могла остановиться.

— Михаил Борисович, Вы, взрослый, неглупый человек, всерьез полагаете, что граф смог бы сделать нечто большее, чем убедить меня выслушать Вас? Принудить к тому, что я сама бы не захотела делать?

— Но господа Маффеи ди Больо и Монтебелло? — потерянно уточняет он. Неужели к этим ревнует? Неужели вообще ревнует? Хотя если вспомнить Оленищева, да и театр тоже… Но то когда было-то!

Можно подумать, он верит в наш жаркий секс.

— И чего они дождались, кроме ночи страсти с рогатой барышней?

Тишина, в которой почти слышно обрушение сложных смысловых конструкций в этой рыжей голове.

— Мне очень нравится в этом времени трепетное отношение к женщинам, пусть даже оно распространяется только на свой круг. Но почему нужно додумывать несуществующие вещи, если можно спросить? — Я закипала на глазах, ведь это из-за глупых сомнений мы до сих пор застряли непонятно в чем. — И если уж совсем неудобно вопросы задавать, то подумайте: граф не стоял над моей душой, когда я обнаружила Вас на своем крыльце. Не он водил меня на Васильевский остров. Да и на Охту я дорогу сама нашла. Знаете, до этого разговора я была убеждена, что Вы — умнейший человек в моем окружении. А только что этой уверенности нанесен серьезнейший урон.

Смотрю на него в искреннем недоумении, но он сам ошарашен еще сильнее.

— То есть это все — и жест одновременно и на себя и вокруг. — не потому, что тогда пообещали Его Сиятельству выйти за меня?

— Николай Владимирович известен своим интриганством, так что вряд ли сказал Вам, что тогда я категорически отказалась вступать в брак. С любым претендентом. Наотрез. И все, что произошло дальше — исключительно Ваша заслуга, не его. А Вас, наверное, еще в подвале по голове приложило сильнее, чем мы все думали. — шиплю ему и в слезах вбегаю в первую попавшуюся постройку.

Веранда, заколоченная изнутри, чтоб ей. Проверяю дверь еще раз — точно, там изнутри еще шкаф придвинут. До сих пор плохо ориентируюсь в этом архитектурном месиве. Лучше бы Димка нас по зданию гонял.

Бестолковая я, и правильно меня все бросают. Говорю не то, что надо сказать, и делаю не то, что надо делать, дурочка великовозрастная. Наверное, уже и не поумнею. Но прятаться на середине разговора глупо. Одновременно накатывает тоска, опустошенность, голод и огорчение. Я оборачиваюсь, и дверной проем загораживает его силуэт.

Вот если сейчас опять отправит меня в постель, укроет одеялом и скажет какую-нибудь душеспасительную чушь — прибью к чертовой матери, и свалю на эту несчастную сумасшедшую. Думаю, Братолюбов не откажет в такой малости.

Но он осторожно, словно по тонкому льду, идет вперед, берет мои безвольные руки в одну свою левую, подносит к лицу. Даже до взрыва его таким неуверенным не припомню.

— Прости меня, девочка.

А я уже не нахожу сил радоваться или надеяться на что-то кроме очередной ласковой манипуляции, поэтому пропускаю тот момент, когда он теряет свое проклятое самообладание. На этот раз он сам целует, сам обнимает, сам шепчет что-то несусветно-ласковое. Когда только слова-то такие выучил?

Расплетает волосы, зарывается в них лицом и выныривает прямо перед моим лицом. Взгляд с тоскливого сменился на немного шалый, ищущий. Когда касается губ, я даже не верю в то, что это не сон, самая весенняя греза, но левая рука сминает одежду на спине. Да неужели? Я опираюсь ладонями на его грудь, чуть наклоняю голову, чтобы растянуть этот поцелуй, ловлю его губами и этот кареглазый вихрь сносит меня с ног падая на большую дубовую скамью.

Даже после всего, что случилось за эти полтора года, я вдруг ощущаю себя счастливой. Все правильно. Все живы. И пока мы достигаем абсолютного взаимопонимания, хмарь рассыпается совершенно диким снегопадом. Масленица не сгорела и вернулась отомстить.

Как зовут твоего командира? (греч.)

Я не говорю по-гречески. (греч.)

Мне очень нужно с ним встретиться. Передай ему. (греч)

Это хорошо (фр.)