Юлия Алева - Лёд и порох

Маньяк. Поселился у кладбища и гуляет на собственной могиле. Нормальных мужиков не осталось вовсе. Ощущения у него, видите ли, интересные… Надо было свой крест рядом поставить, а не вытаскивать его — и посмотреть, что будет.

— А в том месте, где у Вас раньше совесть была, тоже теперь интересные ощущения? — выпалила я перед тем, как убежать к себе.

Позвала Демьяна и велела ни под каким предлогом не выпускать Тюхтяева из дома. Тот кивнул, скорбно следя за тем, как слезы заливают пышную юбку.

Минут через двадцать пришла мама и я рыдала на ее коленях. Была безутешна, и такой же и ушла в сон.

— Ну хочешь, я ему морду набью? — щедро предложил Хакас поздним вечером, когда я с распухшим от слез лицом выползла наружу. Влюбленные тихо сплетничали в музыкальной комнате — благо информационный повод на зависть любой желтой прессе моего времени.

— Не смей, — взвилась задремавшая было на его коленях Люська. — Я этот нос из ничего слепила в доисторических условиях, а после тебя точно не восстановлю.

— Да шучу я, за что его? — он потрепал ее по макушке. — Ксюх, ну ты сама рассуди, он тебе все правильно сказал. Я его в чем-то даже понимаю и уважаю. Он тебе жизнь портит не хочет. Федька, конечно, психанул зря, но нормальный мужик, остынет.

— Наверное. — поправила Люся. — Да, сестренка, вот сейчас ты не в чем не виновата, а перед всеми крайняя.

Из комнаты нашего гостя не раздавалось ни звука. Устя лаконично сообщила что жив, от ужина отказался. Собрал вещи и пытался уехать, но был задержан и отведен обратно.

Когда все убедились, что я успокоилась и расползлись по комнатам, я босиком, тихо-тихо отправилась туда, где до сих пор не погасла свеча. Поцарапалась в дверь, с грустью вспомнив того, кто однажды так же пробирался ко мне в костромской усадьбе.

— Ксения Александровна, у Вас же нет кошки. — усмехнулись за дверью.

— Могу я войти? — хрипло прошептала я.

— А Вы умеете спрашивать? — он открыл дверь и пропустил меня внутрь, отводя взгляд от лица.

Я осмотрелась и заняла кресло, в котором до этого столько часов следила за его самочувствием. А ведь он еще тогда задумал бросить меня.

— Вы почему не спите? — я рассматривала тени под глазами. Конечно, синяки от операций тоже имеют место, но вряд ли он упивается тупиком, в котором мы все сейчас оказались.

— Могу спросить Вас о том же. — мягко парировал мой пленник.

— Я-то отоспалась, а Вы к побегу готовились.

Угу, саквояж собран и особых признаков жизни нет. На столе письмо, и адресата, по-моему, я регулярно в зеркале вижу.

— Полагаю, что мое дальнейшее пребывание здесь неуместно.

Вон оно как!

— И куда же Вы собрались? В этот кладбищенский предбанник? Вас еще резать и резать, нужен присмотр, лекарства, чистота, тепло. — я всхлипнула. — Почему Вы так со мной?

Он опустил взгляд.

— Вам больно.

— Да! — взвилась я и почувствовала палец на губах.

— Все спят, не нужно их беспокоить.

Он присел напротив.

— Не переживайте обо мне. Теперь у Вас есть семья, зачем Вам старый больной покойник?

— Не больной, просто еще не долеченный. — всхлипнула я. — И вовсе не старый.

— Ксения, в каком году Вы родились? — это он вообще зачем?

— В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом. — а ведь едва не назвала восемьсот семьдесят второй по привычке.

— Сто тридцать девять лет разницы? — шепотом воскликнул он. — А я-то переживал насчет двадцати трех.

Рассмеялся, и вскоре к этому присоединилась я. Почти как раньше, только отдает безнадегой.

— Пообещайте, что не уйдете пока мы Вас лечим. — я многое могу выдержать, Господи, но не отнимай все сразу.

Молчит.

— Я могу снова попросить. — ведь сработало же шесть недель назад.

Опять молчит.

И даже когда я стою перед ним совершенного голая, все равно молчит.

— А может Вы бросите меня с завтрашнего дня?

Утренний завтрак проходил в волшебной обстановке: я была удивительно безмятежна и довольна жизнью — за ночь глаза вернулись к обычному состоянию и лицо более не напоминало подушку, Тюхтяев непроницаемо поглощал омлет, прочая родня переглядывалась, но берегла хрупкий мир.

— Как съездили? — поинтересовалась я у мамы и Хакаса.

— Там, конечно, работы полно, дом заброшен, но природа хорошая. — защебетала мама, радостная от перемены темы.

— А какая там охота! — с восторгом подхватил Дмитрий. — Я столько зайцев ни разу вместе не видел.

После завтрака Люся бочком-бочком протиснулась в кабинет.

— Ну что у вас? — ой, а глаза-то как горят.

— Все хорошо. Дружить будем. Долго и счастливо. — я досчитала баланс доходов и расходов и поняла, что тысяч двадцать-тридцать на ремонт усадьбы выделить смогу сразу, а остальное по весне. — Посмотри, что следующее резать станем.

— Нет, он что тебе сказал? — Люся не удовлетворилась коммюнике.

— Что дает мне абсолютную свободу самовыражения.

А уж как я ею воспользуюсь, оговорить не успел.

— Раз полную свободу дал во всем, к Феде поедешь? — не унималась сестрица.

— Нет, повременю. В прошлый раз его ревность чуть не вылилась в мою полную сексуальную инвалидность. Что-то пока повторять не хочется. — да и вообще неясно с каким лицом и с какими речами я могу к нему обращаться теперь.

Люська с сожалением отстала. А я действительно не знала, что теперь со всем этим делать. И что говорить Федору, да и зачем? Что я их обоих люблю, но каждого по-своему? Да и толку-то от разговоров: с одним поговорила — бросил, с другим не разговаривала — тот же результат, только без неприятного сотрясения воздуха.

Ночью я ушла в разнос, конечно. Обнаженной всю акробатику исполнять проще, поэтому подобралась ближе, оперлась ладонями на его колени.

— А вот теперь честно скажите, что хотите, чтобы я ушла.

Все-таки год без секса — плохой советчик в разумных начинаниях. Поэтому я беспрепятственно расстегнула его сюртук, стянула жилет — вот даже в таком состоянии человек следит за приличиями в одежде. Куда мне до него! По пуговке освобождала тело от рубашки. Такое непонятное выражение лица. С нервами получилось не все, так что мимика местами отсутствует, но сейчас этого не скажешь.

— Вы хотите этого… так? — напряженно спросил он.

— Нет, вот так. — впервые за все это время поцеловала его в губы, слегка непослушные, но как прежде страстные. И убедилась, что самообладание мужчины склонны переоценивать.

Я оседлала его колени и почувствовала, как правая рука обнимает мою талию, а левая зарывается в волосы. Обнаженные тела касались друг друга прямо по свежим шрамам, да и я сама дышала шумнее, чем он в нашу первую встречу, губы прижаты друг к другу так плотно, что даже Апокалипсис не разделит нас, с этой секунды мы единое целое… Мы рухнули на кровать, причем я даже не поняла, как оказалась зажатой между стеной и его телом. Не самая стратегически выгодная позиция. Он оторвался от моего рта и уткнулся в шею, замер.