Дмитрий Баринов - Ардагаст и Братство Тьмы

И люди тут когда-то жили, а не только забредали поохотиться. То и дело попадались заплывшие, заросшие, но всё ещё глубокие ямы. Как говорили аргиппеи, здесь добывали золото и медь арьи, которых привёл сюда Урал, победитель дэвов. Но что стало с этим племенем, аргиппеи толком не знали. Одни считали арьев своими предками. Другие говорили, что арьи сгинули: сами себя в землянках похоронили, когда пришли в горы аргиппеи. Но все были согласны, что арьи стали подземными духами, а потому в их старых копях лучше не рыться — не то вместо золота безвестную смерть найдёшь. Если только ты не в дружбе с арьями, а ещё лучше — с подземным Змеем-Полозом, чей след — золото, и с Хозяйкой Золотой горы. Хозяйка эта — богиня могущественная, но своенравная. Любит смелых людей, а не любит трусливых и жадных. Ей подвластны грифоны, что ищут и хранят золото. А главный враг её — Ваю, владыка Злой горы.

С боязливым почтением отзывались аргиппеи о рахманах — жрецах арьев. Эти мудрецы тоже удалились в подземный мир и там, в озарённых волшебным светом пещерах, хранили древние знания. Иногда они являлись и предсказывали будущее, но только самым праведным людям, и не всякий мог увидеть и услышать рахмана, даже стоя рядом. А ещё говорили: перед самым концом света выйдут арьи и жрецы их из-под земли с великими сокровищами и великой мудростью.

А вот лешие здесь были какие-то странные: одноногие, однорукие, ещё и одноглазые. Шишок таких уродов только в Карпатах видал, да и туда их чёрные друиды привели. А здешние — верно, из той же кривой своры, что и аримаспы. Ты их зовёшь по обычаю выпить медку, закусить, а они — в лес подальше. Не иначе доносят Злой горы хозяину. Несколько раз замечали ветряных дэвов, что с воем проносились над верхушками елей куда-то на восток. Тоже не к добру... А водяные пери здесь такие же, как родные днепровские русалки: молодые, красивые и проказливые. Останешься один в лесу — норовят заманить к реке поближе. Охотишься за лебедями, а они вдруг обернутся целой стайкой длинноволосых красавиц — да в воду.

Поздним вечером на берегу Инзера отпраздновали день Огня-Сварожича. Невесёлый это праздник: с этих пор ночь становится длиннее дня. В этот день старшие братья, Вечерник и Полуночник, убили Даждьбога-Колаксая. Сначала его златогривого красного коня, потом его самого. Завидовали рождённые в ночи рождённому вместе с утренним светом. Особенно после того, как не им, а ему дались солнечные дары. Но если уходит из земного мира Солнце — остаётся его брат Огонь. Разведи его, накорми, не дай угаснуть — и не будешь говорить: Тьма и Зло в мире правят, такое уж нынче время. Время оно такое, каким ты сам его сделаешь.

Вот и горит над рекой костёр, и льёт в него из Огненной Чаши золотистый мёд сам нынешний Солнце-Царь. Род его — от великих царей сколотов-пахарей, а тех — от самого Колаксая. Рядом читает молитвы Вышата, а он из рода великих жрецов племени авхатов, чей предок — Вечерник, которого величают Липоксаем, Горой-Царём. А наливает мёд в Чашу дреговицкий княжич Всеслав, чьё племя, когда-то звавшееся траспиями, Ардагаст вывел из припятских болот на прадедовские днестровские земли. Их предок — Полуночник, он же и Арпоксай, Глубь-Царь. Теперь они зовут себя по-сарматски хорватами — «солнечным племенем», в знак верности Солнце-Царю росов.

Грызня племён, измена и чванство вождей некогда погубили Великую Скифию. Но сейчас потомков тех вождей собрала у священного костра могучая сила Огненной Правды. И потому никто из полутора сотен лучших росских воинов, проникших в сердце Урала, не ждал от другого ни предательства, ни трусости. Не водится такого между воинами Солнца.

А лес обступил дружину кругом — тёмный, угрюмый, недобрый. Холодный ветер раскачивал верхушки елей, раз за разом бросался на костёр. Священное пламя изгибалось, как дерево под ветром, металось, но не гасло. Вспыхивали красные огни глаз — чаще по одному, рвали тишину зловещие крики — не звериные и не человечьи. Уродливые косматые тени появлялись между стволами. Но не могла нечисть найти дорогу в души людей, согретые святым огнём. Никто в страхе не молился ей, не обещал жертв, а лесовики-нуры ещё и посылали во всякие негожие места.

И всё же сердца росов тревожно сжимались: если и Даждьбога-Колаксая настигла смерть, то что же станет с нынешним Солнце-Царём, сыном смертных? Не в эти ли дни кончатся подвиги Зореславича, не станет ли последним самый далёкий и священный его поход?

Но вот окончилось жертвоприношение, Вышата с Пересветом взялись за гусли, разом ударили по струнам, и царь росов, выхватив меч и акинак, пошёл в пляс. Сильный, ловкий и быстрый, он то подпрыгивал, потрясая оружием, то шёл вприсядку. А вокруг него степным ветром носилась, скрещивая над головой два клинка, Ларишка. Вот так же плясали они этот древний арийский танец в честь Солнца-Митры десять лет назад в страшных пещерах Гиндукуша. С тех пор тела их не утратили гибкости и силы, а души — отваги. И так же весело и молодо было лицо Ардагаста с лихо закрученными золотистыми усами, и тем же дерзким огнём сверкали раскосые глаза тохарки.

Ардагунда легко вскочила с мечом и секирой в руках и понеслась вокруг костра, за ней — могучий Вишвамитра со своей огромной кхандой, а следом, потрясая секирами и ударяя ими в щиты-полумесяцы, — все поляницы. Их воинственный хоровод окружил и костёр, и царя с царицей.

— Слава Даждьбогу-Гойтосиру, Солнцу Непобедимому! — восклицал царь.

— Слава Моране-Артимпасе, воительнице! — отзывались царица с амазонками.

А воины азартно били в ладоши. И нипочём им были все страхи безлюдных гор на краю света. Берегись, нечисть одноглазая, — росы идут!

С Большого Инзера отряд перешёл, спрямляя путь, на Малый Инзер. Вскоре эта речка повернула на север, а за ней, на востоке, поднялась огромная гора, сплошь заросшая лесом. Верхушки елей и пихт тонули в тёмно-синих тучах. Вдруг тучи разошлись, уступая внезапно налетевшему ветру, и открыли голую двуглавую вершину, увенчанную скалой, похожей на сапожок степняка. Проводник-аргиппей с дрожью в голосе сказал:

— Совсем плохие места начались. Это — Злая гора. Тут в пещере живёт Ваю, главный дэв ветров. Та скала — его сапог. Когда она видна — очень плохой знак. Рядом со скалой — озеро, а в нём — аждаха, самая большая. Та, что в Чёртовом городке, перед ней змеёныш. А под скалой — пещера Ваю, что идёт до самой преисподней. Оттуда вылетает северный ветер, самый злой, а с ним — дэвов без числа.

— Это же Гекмитрон, Земная Дверь, пещера Борея. Всё, как писал Аристей! — бодро произнёс Хилиарх. В голосе эллина не было страха, только удовлетворение путешественника, убедившегося, что книжная мудрость его не подвела. До чего же хорошо странствовать вот так, ища новых знаний и подвигов, а не богатства, за которым он когда-то забирался то в Британию, то к янтарному Венедскому морю! Он сам — не писатель, но в Пантикапее его возвращения ждёт добродушный лысоватый мудрец Стратоник, чтобы продолжить свою книгу «О северных пределах Скифии».