Дмитрий Баринов - Ардагаст и Братство Тьмы

— Как зовут тебя, парень? — спросил его царь.

— Хаторо из рода Моржа. Вели убить меня, солнечный вождь. Этот нож я должен был всадить в чёрное сердце Чёрного Быка. Племя скажет: «Хаторо не воин — дурак, раб ненецкого шамана!»

— Ты воин, Хаторо. Храбрый воин. За племя на смерть пошёл. Напал не ночью, не сзади. Беру тебя в свою дружину! А ездить на коне тебя научат.

Аристей, до сих пор безмолвно восседавший на плече Або, вдруг заговорил:

— Разобрались с земными делами, смертные? Теперь вспомните о делах священных, о судьбе мира. Эти негодяи оказались на Священном острове не только ради добычи. Такие не станут зря глумиться над святилищем и ссориться с богами. Чёрный Бык — самый сильный чёрный шаман на севере. Золотая стрела открывает волшебный путь на Белый остров, а там сейчас почти нет воинов, и неведомо, когда они вернутся с востока. Поняли теперь, что затеяли рабы Разрушителя?

— Неужели они... уже там? — Голос Зореславича дрогнул.

— Не думаю. Разори они Белый остров, по всему миру уже такое творилось бы... К счастью, несведущие в солнечной магии даже с помощью стрелы могут открыть путь на остров лишь в определённые дни. Кажется, мы ещё можем успеть.

Все замолчали, вдруг осознав: Светлые боги не всесильны. Но разве они, люди из многих племён, собравшиеся под красным знаменем росов, не побеждали уже тех, с кем сражаться впору только богам? Молчание нарушил громкий голос царевича роксоланов:

— Значит, мы дойдём и до Белого острова. Если не опередим этих разбойников, то отомстим им. У них за главаря Чёрный Бык-Олень? А я Сагдев, Олень-Чёрт! И я догоню этого колдуна хоть на краю света и сделаю из его черепа чашу. Клянусь в том Артимпасой-воительницей!

— А если ты погибнешь, побратим, его настигну я и выполню твою клятву! — воскликнул Сорак.

Индийский клинок Ардагаста выскользнул из золотых ножен, блеснул над головами всадников.

— Вперёд, росы! На край света! По Пути Солнца — до самого конца!

Сотни мечей и копий взметнулись к небу. Над ними вспорхнул златоклювый ворон.

Войско росов шло по тундре. Вверх по Усе, потом по Адзьве, затем по Коротаихе, текущей уже в Ледяное море. Сарматы приободрились. Эта бескрайняя равнина, поросшая осокой, покрытая зелёными пятнами оленьего мха — ягеля, хоть немного напоминала им степь. Попробуй тут кто убежать от степняка или напасть из засады! А венеды, удмурты и другие лесовики боязливо оглядывались. Куда попали? Это даже не степь: уныло кругом, голо, ни людей, ни зверей, всюду болота и болотца. То и дело попадаются сгнившие нарты, а вокруг них обглоданные зверями человеческие кости — это так здесь хоронят. Сколько упырей, поди, шатается! Совсем приуныл обычно неутомимый и жизнерадостный Шишок. Ехал сгорбившись, всё больше помалкивал. Ну какие тут леса? Так, кусты одни. Низкие, корявые берёзки, да ивы, да багульник. А печорцы ещё и посмеивались:

— Знают росы, когда в тундру приехать. Вы бы летом пришли. Тогда тут комары, гнус злее волков. В глаза лезут, только дымокурами отогнать можно.

Веселее всех была выросшая в тундре ненка Сята-Сава. Носилась на коне, будто степнячка, шутила со всеми, поддразнивала Шишка. И южные пришельцы невольно веселели, понимая: и тут ведь люди живут и не тужат. А снег всё чаще падал, всё роскошнее устилал равнину, делая её совсем похожей на степь. И появлялся то и дело впереди, почти сливаясь со снегом, белый всадник на белом златогривом коне, с золотым копьём и золотым сияющим щитом. Алмазными россыпями переливался снег в расходившихся от всадника золотых лучах. И знали росы: не сбились они с дороги и не кончился их путь, если впереди идёт сам Ярила. А на родном Днепре и снег ещё не выпадал. Начался месяц грудень [34] Грудень — ноябрь (слав.). .

А по тундре от печорцев к сииртя нёсся слух: «Железные люди идут! Совсем другие: никого не обижают, никакой дани не берут, Чернущему Идолу не молятся. Ведёт их сам Светловатый Парень, в руке его золотая плошка с небесным огнём. С ними сильные белые шаманы. И зовутся те люди — росы».

Однажды белая равнина впереди сменилась другой — седой, серо-зелёной, неспокойной. Большие и малые льдины плыли по ней. Иные из них были огромны — настоящие плавучие острова, белые, скалистые. На льдинах, словно на плотах, плыли белые медведи. А ещё — остромордые ластоногие существа, в которых те, кто бывал у Каспия, признали тюленей. А ещё были похожие на тюленей жуткие твари — громадные, усатые, с парой мощных клыков. Росы придержали коней, замерли, поражённые суровой красотой Ледяного моря. Знакомое им тёплое море Ахшайна даже зимой не было таким неприступно-грозным и всё же прекрасным.

— Вот он, Молочный океан, — с благоговением произнёс Вишвамйтра, почтительно складывая руки перед лицом.

— Дошли... Эх, дошли! — только и сказал Шишок.

Возбуждённо переглядывались Хилиарх с Хариклом.

Они, два не шибко образованных грека из Кизика и Эмесы, достигли Северного океана, о котором величайшие эллинские географы писали и спорили, но сами его не видели, кроме разве что ославленного лжецом Пифея из Массалии [35] Пифей из Массалии (Марселя) — греческий путешественник IV в. до н. э., достигший Туле (Норвегии). ! Не здесь ли таинственный Туле, до которого доплыл Пифей? Нет, вряд ли: там пьют пиво, а здесь не только о ячмене, но и ни о каком земледелии слыхом не слышали.

Недалеко от берега возвышались холмы, похожие на курганы.

— Здесь лежат ваши предки? — спросил Ардагаст Або.

— Нет, — рассмеялся шаман. — Это яранги. Тут живут не мёртвые — живые. Заходите, росы, сииртя ждут вас в гости.

Действительно, над холмами клубились дымки. Подъехав ближе, росы увидели вытащенные на берег кожаные лодки, кучи отбросов, стаи собак. Або ударил в бубен. Откуда-то из-под земли, из недр холмов, появились люди. Хилиарху сразу пришли на ум слышанные им в Британии рассказы о «малом народце» — духах, живущих в холмах. Этих низеньких людей в мохнатой одежде бритты уж точно приняли бы за духов даже среди бела дня. Мужчины были в наглухо сшитых малицах с откинутыми капюшонами, женщины — в совсем уже странных одеждах: меховая рубаха и штаны, сшитые вместе. Все были настроены весело и приветливо. Росов встретили песнями под звуки бубнов. На лицах не было и тени заискивания, страха, затаённой ненависти. И это после всего, что натворила дружина Андака! Эти люди, видно, попросту не умели подолгу ненавидеть, бояться, подозревать других людей. Не были ещё приучены к тому, что человек может быть человеку врагом хуже зверя или злого духа.

Або гостеприимно указал на низкий, ниже человеческого роста, вход в самый большой из холмов.

— Заходите, гости с юга. Это — летний вход. Есть ещё зимний, подземный, им на четвереньках влезать надо.