Борис Батыршин - Крымская война. Соратники (СИ)

Баш-чауш споткнулся. Он узнал узколицего неверного. Ну конечно - это бледное, в отвратительной рыжей сыпи лицо, он видел в тот страшный день, на берегу возле железной рыбы! Моряк-франкистани пытался что-то лопотать, но баш-чауш ударил его рукоятью сабли по голове и забрал немало ценных вещей. Одна из них до сих пор лежит за пазухой, бережно завернутая в тряпицу...

Европейцы миновали патруль и свернули в переулок. Баш-чауш проводил их взглядом, помедлил и зашипел подчиненным:

- Вы, сыны шакала, за мной! И если хоть один издаст хоть звук -лично намотаю его смрадные кишки на забор, а в брюхо насыплю толченого перца!

Сыны шакала угодливо закивали. Начальнику виднее - раз говорит идти тихо, значит так надо. Они и шли, держась в двух десятках шагов за подозрительными гяурами, и когда в узком переулке на плечи им свалились две тени, только один из редифов успел схватиться за саблю. Но вытащить не успел - мелькнуло тусклое лезвие ножа и все закончилось.

«Зря я польстился на железную рыбину, - успел подумать баш-чауш, за мгновение до того, как бритвенно-острое лезвие вошло под ребра. - А мог бы...»

Мир взорвался вспышкой непереносимой боли, и все поглотила тьма. На этот раз - окончательно.

Карел взвесил находку на ладони.

- Ни хрена себе сюрприз! Это что же, мы тут не одни?

- А пес его знает. - мичман пожал плечами. - Ствол был у моего турка за пазухой. Я его придержал, хотел аккуратненько на мостовую уложить, чтобы, значит, не звякнуло. А волына и выпала! Все же нашумел, паскудина...

Было видно, что мичман считает это своим проколом.

Белых взял пистолет, двумя пальцами оттянул коленчатый затвор, заглянул в патронник. Пусто.

- Три маслины. Вот, гляди, командир...

В прорези плоского, с цилиндрическими выступами магазина, поблескивали латунью патроны.

- «Парабеллум». - определил Белых. - Классная пушка, только что-то ствол длинноват. Я как-то в тире стрелял из люгера, так он был короче. Вот такой примерно...

И показал пальцем, какой.

Лютйоганн протянул руку, капитан-лейтенант отдал ему пистолет. Немец повертел оружие в руках, передернул затвор и ковырнул ногтем скол на ореховой щечке рукояти.

- Маринепиштоле Люгер нулль-фиар… четирре, я-а. Дас ист майне пиштоле ди ди тюркише зольдатен у меня отбирайт хэтте…

- Да ладно? - удивился Карел. Он, как и остальные спецназовцы, был знаком с грустной историей «попаданства» обер-лейтенанта. - Выходит, тот козел в феске - это и был тот, что тебя ограбил? Вот ведь, шарик круглый...

- Ну, слава богу, - выдохнул Белых. А я уж вообразил, что тут еще один немецкий корабль ошивается.

Лютйоганн покосился на спецназовца

Дас вэре отшен гут… карашьё. Абер дизе пиштоле ист майн… мой. Кайне Кайзермарине хир… здьес. Плёхо.

А по мне - так и нормально. - ответил Белых. Ты, Ганс, не обижайся, а только не надо нам тут вашего Кайзермарине. Нет, я ничего против кайзера и немцев не имею, а только сюрпризов и без того достаточно. И давайте-ка поднажмем, а то Блэксторма упустим. Как раз следующая улочка оченно удобная...

II

Крым, окрестности Евпатории.

15 октября 1854 года.

прапорщик Лобанов-Ростовский.

Су-лейтенант правильно говорил по-русски; его акцент, характерный для выходца из Царства Польского, забавно накладывался на галльский прононс. Офицер состоял в переводчиках при парламентере, сорокалетнем полковнике в мундире артиллериста. Наверное, подумал Лобанов-Ростовский, су-лейтенант - из потомков тех поляков, что сражались в армии Бонапарта. В кампанию 1812-го года французы считали поляков самыми лучшими проводниками и разведчиками - и язык знают, и в нравах местных разбираются, и с казачьими уловками знакомы.

Вид у парламентера был неважный: бледное, с землистым оттенком лицо, пропыленный мундир. И руку бережет: когда адъютант князя Меньшикова предложил гостям сесть - взялся за спинку стула, но поморщился и уступил эту заботу су-лейтенанту. Похоже, французам и правда, приходится невесело...

- Командование французских войск надеется, что их противник проявит человеколюбие и согласится на перемирие. Со своей стороны мы заверяем, что никаких вылазок, обстрелов и иных враждебных действий не будет. А как только мы справимся с недоразумениями, возникшими между нами и нашими союзниками- сможем продолжить переговоры.

- Хватит юлить, мон колонель, - презрительно бросил Меньшиков. - Мы знаем, что ваши солдаты взбунтовались, перекололи половину офицеров, и теперь вы рассчитываете подавить беспорядки турецкими и английскими штыками. Не рассчитывайте, на это мы вам времени не дадим. Хотите остаться в живых - сдавайтесь на аккорд, без условий. Оружие офицерам, так и быть, оставим.

Су-лейтенант растерянно посмотрел на полковника - не знал, как переводить столь бесцеремонный ультиматум. Меньшиков, уловив растерянность переводчика, повторил сказанное по-французски. Полковник резко выпрямился (лицо его скривилось от боли), и быстро заговорил. Су-лейтенант недоуменно глядел то на патрона, то на русских, не понимая, что делать, пока Меньшиков не сделал ему знак - «переводи».

- Ваша светлость неверно судит о том, что у нас происходит. Не буду скрывать, беспорядки имели место. Мятежники убили многих, в том числе командиров первой и четвертой дивизий, генералов Каноб е ра и Фор е . Но новый главнокомандующий, дивизионный генерал Пелись е ...

- Это то, что засовывает под сукно все приказы вашего императора? - со смешком спросил Фомченко. - Осведомлены, как же. Так что, этот Пелись е , справился со своими солдатами?

Великий князь, сидевший справа от генерала, поморщился. Прапорщик видел, что ему не по душе тон, взятый Меньшиковым и охотно поддержанный представителем «потомков». Тем более, что у Николая Николаевича свое мнение насчет судьбы французов...

Полковник снова заговорил, но на этот раз Лобанов-Ростовский не мог уловить смысла - француз говорил негромко, обращаясь только к су-лейтенанту.

- Генерал Пелись е не в восторге от распоряжений, которые мы получаем из Парижа. - перевел тот. - И, тем не менее, он надеется восстановить порядок.

- С помощью турок и англичан? - повторил Меньшиков. - А Пелись е не боится, что и его взденут на штыки? Ваши солдаты не горят желанием воевать!

- И младшие офицеры с ними согласны. - добавил Великий князь. Это были его первые слова с начала переговоров. - В самом деле, мсье, пора признать, что ваши солдаты не желают умирать за Луи-Наполеона!

Француз закаменел лицом, вздернул подбородок. Голос его был сухим, надтреснутым, под стать выражению лица.

- Есть присяга - переводил су-лейтенант. - Наши офицеры верны долгу, в чем может убедиться любой...