Сергей Анисимов - Вариант БИС: Вариант Бис. Вариант Бис-2

К вечеру этого же дня нарком ВМФ, нашедший время лично поблагодарить командиров боевых частей и старших офицеров всех трех кораблей «Тяжелой бригады», а также командиров крейсеров, эсминцев, катеров и эскадрилий флотской авиации, давших возможность первым так замечательно и интересно провести время, уехал в Москву. Оставшиеся занялись текущими флотскими делами — в основном заключавшимися в мелком ремонте и отладке различных систем на побывавших в походе кораблях.

В Москве совещание Ставки было назначено на десять вечера, и прибывший в Москву в середине следующего дня Кузнецов приехал в Кремль еще к девяти, чтобы успеть поговорить с Новиковым. Войдя в комнату, он сразу же понял, что случилась что-то плохое. Это чувствовалось по атмосфере, в которой витала опасность. Поискав глазами главмаршала авиации, он нашел того вполголоса разговаривающим с Шапошниковым. Вообще все говорили очень тихо, почти шепотом — как беседуют, когда кто-то умер. Кузнецов, однако, не привык долго раздумывать над подобными проблемами и прямым ходом направился прямо к беседующим.

— Здравствуйте, Борис Михайлович, — тепло поздоровался он со старым маршалом. — И здравствуй, Александр Саныч. Случилось что, я вижу?

— Здравствуй, Николай Герасимыч. Хорошо, что вернулся. Случилось, как же…

— В Москве или?

— Нет, на Севере. Помнишь, как раз перед твоим отъездом обсуждали перенос усилий на северное направление, с наращиванием ударов вдоль Балтийского побережья с выходом к Килю?

— Еще бы!

— Кажется, немцы нам вмазали. И как раз там.

— Черт…

— Похоже, сорок восьмой армии конец.

— Черт… Черт… Когда это случилось?

— Вчера. Без всякой подготовки. Фронт нормально шел вперед, и тут они долбанули. До сих пор не могу опомниться, как это случилось. Со Ржева такого не было…

— Борис Михайлович, успокойтесь. Я уверен, что все нормально будет.

— У тебя в Ленинграде ничего слышно не было? — спросил Новиков.

— Да нет, откуда? Я последний день в Кронштадте провел, а потом сразу сюда.

— Ну нельзя было так! Нельзя! Я же говорил! — Шапошников повысил голос, на него обернулись. Немедленно после этого в комнату вошел Сталин.

Быстро поздоровавшись с присутствующими, он прошел к своему столу и, усевшись, молча показал рукой Василевскому на уже открытую карту.

— Вчера, в шесть часов утра, — начал Василевский, — германская 4-я армия Госбаха, при поддержке части сил 2-й армии Вейса и 7-й танковой армии, нанесла мощный контрудар по войскам Второго Белорусского фронта, в течение двух первых часов полностью прорвав позиции 48-й армии генерала Гусева и раздробив их на несколько изолированных участков. 17-я стрелковая дивизия полковника Гребнева дерется в полном окружении и несет тяжелейшие потери. 3-я армия генерала Горбатова, — он показал ее положение на карте, — попыталась деблокировать дивизию, но вынуждена была перейти к глухой обороне и по последним данным прочно удерживает позиции в районе Лауенбурга. 50-я армия генерала Болдина, понесшая тяжелые потери в предшествовавших боях, оказалась неспособна противостоять удару и с боями отходит к югу. Против нее сейчас действуют по крайней мере две полнокровных германских механизированных дивизии — 18-я и дивизия «Великая Германия». Некоторые части армии дерутся в частичном окружении, и существует риск, что ее позиции также будут прорваны.

— Что предпринимается для восстановления положения? — спросил Сталин после тяжелого молчания.

— 48-й армии передан стрелковый корпус из фронтового резерва 49-й армии Гришина. Есть надежда, что он сумеет задержать продвижение Вейса и выгадать нам время для организации встречного удара.

— Один корпус?

— Товарищ Сталин, — Василевский понизил голос, что было признаком сдерживаемого волнения. — Это не стратегическое наступление. Это их отдельный тактический успех против сил одного фронта! Через два дня мы разорвем их на части, и они пожалеют, что вообще в это ввязались! 8-й Гвардейский танковый корпус Попова к утру развернется позади 48-й армии и нанесет по прорвавшемуся противнику лобовой удар. Устойчивость ему обеспечат пять противотанковых артбригад.

Он показал позиции, дугой огибающие тылы 48-й армии.

— 5-я Гвардейская танковая армия под командованием Вольского и приданный ей 8-й мехкорпус Фирсовича сейчас перемещаются западнее, изготавливаясь к удару, который должен отсечь армию Вейса. 3-й Гвардейский кавкорпус Осликовского наносит фланговый удар, а в полосе его атаки не выживают. Мы бросаем в бой все, что может двигаться, указанные мной части завтра вцепятся немцам в бока. Восьмого — переходят в решительное наступление остальные армии фронта.

Василевский остановился и перевел дыхание.

— На острие удара будет находиться 2-я Ударная армия Федюнского с 1-м Гвардейским танковым корпусом Панова, во втором эшелоне у нас будет еще одна полнокровная армия — 65-я. Одновременно 70-я поддержит Горбатова — и я уверен, что вместе они проломят германские позиции в течение дня.

— Вы и раньше были так уверены, товарищ Василевский… — Верховный, казалось, постарел лет на пять.

— Я — отвечаю — за — свои — слова — товарищ — Сталин, — четко и раздельно ответил тот, со стуком положив на стол указку, едва не скинувшую на пол карандаш Мерецкова [45] Мерецков Кирилл Афанасьевич, командующий Карельским фронтом. .

— Я предлагаю вынести на рассмотрение Ставки назначение Рокоссовского командующим Вторым Белорусским фронтом, — усталым голосом сказал Сталин. Это не было ответом, но Василевский, кивнув, пошел на свое место.

К общему удивлению, никакого продолжения не последовало, и совещание закончилось весьма быстро. Все достаточно полно осознавали, какую ответственность нес на себе Верховный Главнокомандующий, но очень немногие уже понимали, почему не слишком масштабный по меркам Восточного фронта сбой в операциях фронтов вызвал такую острую реакцию Верховного.

— Ты понимаешь что-нибудь? — шепнул Новикову Кузнецов, когда все поднимались из-за стола, уже после ухода самого Сталина. Тот только кивнул, ничего не ответив.

— Слишком цифр много, плохо запоминаю, — пожаловался Кузнецов вслух. — Номера, номера… То ли дело корабль, сказано: «Червона Украина» или там «Гремящий», и сразу все ясно. — Он вздохнул, вспомнив, видимо, «Украину» [46] Н.Г. Кузнецов командовал крейсером «Червона Украина» в двадцатых годах. .

Несколько человек улыбнулись, но опять никто ничего не сказал, так что его попытка разрядить обстановку не удалась.

За последние дни произошло немало важных политических событий, и Сталину пришлось уделять не меньше времени общению с «командой» Молотова, чем с членами Ставки. В течение всего лишь первой недели сентября, сразу же после взятия Плоешти, советские войска вошли в теперь союзный Бухарест. 4-го из войны вышла Финляндия, оружием и упрямством добившаяся уважения огромного восточного соседа. 5 сентября Советский Союз догадался официально объявить войну Болгарии, 7-го Венгрия объявила войну Румынии, собираясь оттяпать у нее остатки Трансильвании, пока не пришли большие дяди и не прибили обоих. 9 сентября Болгария, продержавшаяся против Советского Союза целых четыре дня, благополучно сдалась. Это событие имело дополнительный юмористический оттенок, поскольку еще 8-го Федор Толбухин [47] Толбухин Федор Иванович, командующий 3-м Украинским фронтом. был назначен председателем Контрольной Комиссии в Софии. В обилии политических заявлений и колебаний политических весов в мелких отношениях европейских стран наиболее важным фактором была Финляндия, выход которой из войны позволил высвободить немало войск и авиации. 10 сентября армии Ленинградского и Прибалтийских фронтов, поддержанные с юга развернувшимися Белорусскими, перешли в стратегическое наступление на трехсоткилометровом фронте, продавливая оборонительные пояса и выжигая узлы сопротивления огнем и раскаленной сталью. Отчет Кузнецова Ставке откладывался несколько дней подряд, хотя его письменное заключение ее члены получили на следующий день после возвращения наркома ВМФ из Ленинграда. Совещания и доклады длились до трех-четырех часов ночи, вызванные с фронта генералы, серые от недосыпания, к своему удивлению обнаруживали, что и сидящие в Москве отцы-командиры выглядят не намного лучше.