Александр Позин - Крестьянский сын, дворянская дочь

— Что расселись, сукины дети! Я ну, марш на свои посты и чтобы через пять минут духу вашего здесь не было!

Участок немедленно пришел в движение. Городовые и околоточные не спеша потянулись к выходу. Затем на полицейской пролетке выехала группа. Но через некоторое время все вновь пришло в движение, а на заднем дворе раздался свист полицейской нагайки отчаянная ругань урядника:

— Опять нажрался, сволочь! Я тебе покажу сволочь, кони у него, видишь ли, не подкованы! Давай запрягай и только попробуй хоть одну лошадь испоганить.

Судя по доносившимся охам и стонам, урядник от души охаживал задремавшего на копне сены кучера.

— Да что за день сегодня такой, черт его забери! — продолжал чертыхаться урядник с красным от злобы лицом.

Наконец, позвонив приставу, урядник с дежурной сменой выехал в город. Сразу в части установилась сонная тишина. Дежурный — пожилой и седой полицейский — мирно клевал носом за конторкой у входа, единственный задержанный, безусый отрок, молча сидел в самом углу кутузки, подальше от входа.

Однако и эта сонная благодать продлилась недолго: на улице раздались залихватские переливы гармоники под которую пьяные голоса, мужской и женский, затянули озорную песню неприличного содержания. Полицейский нехотя пошевелился, погоняя сладкую дремоту. А проснувшись, нервно заерзал на стуле: дежурному отлучаться из части строго-настрого запрещалось, но и нарушение общественного порядка было налицо. Не пресечь было нельзя — квартал считался тихим, населенным благонамеренными гражданами. А то, как с утра жаловаться прибегут — начальство по головке не погладит, и не посмотрит на обстоятельства. Пьяные голоса раздавались уже совсем рядом. И полицейский принял единственно верный выход: когда сладкая парочка поравнялась с входной дверью, он выскочил и буквально втащил гуляк в полицейскую часть.

— Да что вы себе позволяете! Честным людям уже и погулять негде. — возмущенно бормотал подвыпивший мужичок. Не то мастеровой, не то приказчик.

Нет ничего отвратнее пожилого молодящегося жуира, вырядившегося франтом. Поэтому полицейский без всякой жалости строго внушал гулякам:

— Не положено! — отрезал блюститель закона и порядка. — Весь честной люд уже давно в постельках, а вы ходите, шумите, отдыхать мешаете. Вот запру вас до утра в каталажке — мигом успокоитесь.

— Ну, господин полицейский, миленький. Отпусти нас. Мы же ничего противозаконного не делаем. Просто мой День Ангела отметили. — вступила в разговор крикливо и вызывающе одетая публичная девка.

Когда-то видимо она была красива и следы былой красоты еще проступали на ее потасканном одутловатом лице алкоголички.

— Вот и шли бы к себе в бордель отмечать. — Уже более примирительным тоном сказал дежурный, девка явно не врала, о чем свидетельствовала плетеная корзина к ее руке, источавшая дивные запахи.

Благодаря сегодняшней суматохе у полицейского с утра маковой росинки во рту не было, поэтому его пышные усы против воли зашевелились в сторону вкусно пахнувшей корзины.

— Это вы, мужчины к нам в дом за праздником и удовольствиями ходите, а мы там работаем. — смиренно и в то же время с известной долей игривости вздохнула девка и, заметив, что полицейский уже давно принюхивается к корзине, предложила. — У нас тут лукошко с припасами, с миленком на пикник ходили. Давайте мы вам его оставим. Вы, бедненький, пожалуй с утра еще не ели ничего. Все-то в делах, все-то в заботах. Перекусите, чем бог послал, не стесняйтесь, все от чистого сердца. А мы тем временем уйдем потихоньку, и, честное слово, не будем больше шуметь.

Поначалу равнодушный ко всему Николка с некоторых пор стал проявлять интерес к разыгрывающейся сцене. Что-то и в движениях и в интонациях сладкой парочки ему напоминало, хотя он мог побожиться, что их испитые физиономии видел впервые в жизни. Однако интерес к событиям нарастал, и арестант постепенно из угла кутузки пододвинулся к самому краю, так что лоб уперся в металлические прутья.

— И то верно, не побрезгуй, Ваша …родь угощеньицем, милости просим — подключился к уговорам своей подруги несвежий кавалер.

А тем временем его подвыпившая подруга сноровисто раскладывала на столе дивно пахнущие котлеты, аппетитный хлеб, миску с картошечкой и румяную домашнюю колбаску. От запахов у полицейского аж закружилась голова, но он все-таки нашел в себе силы сделать рукой жест, отвергающий приношение.

— Да что ты свои бабские штучки раскладываешь! Налей-ка благородию для аппетита нашей. Пускай отведает наливочки за здоровье именинницы.

— Действительно, что это я о наливке-то забыла, — спохватилась девица и извлекла из корзинки литровку и большой граненый стакан.

— Так ведь не положено нам. — попробовал отказаться полицейский.

Но вышло это у него как-то неубедительно, и предательская рука непроизвольно сделала движение в сторону стакана.

— А мы по маленькой и исключительно заради аменин моей Анфиски. — жег глаголом иуда-искуситель в образе мужичонки.

— А давай! — решился человек в погонах, и девка моментально протянула ему до самых краев наполненный стакан.

— Ну, Анфиса, за твое здоровье! — полицейский взял его, пошевелил усами, как он всегда делал перед тем как опрокинуть рюмку, и одним махом выплеснул содержимое в глотку.

Пахучая жидкость обожгла горло, поднялась вверх и ударила в голову. Но услужливая женская ручка мгновенно поднесла ко рту ароматный соленый огурчик, коим полисмен с удовольствием захрустел. После чего накинулся на разложенные на столе яства.

В сей момент для Николки произошло нечто неожиданное: мужичок с гармошкой обернул свое лицо в сторону кутузки и отчетливо подмигнул. Вот тут Николка узнал и невольно ахнул. Перед ним был Кирилл собственной персоной, только какой-то помятый и постаревший лет на двадцать. У юноши хватило ума подавить уже готовый вырваться возглас, но унять прыгающее от волнения сердце ему оказалось не под силу: оно гулко застучало у него в груди. Только и оставалось внимательно смотреть и ждать развития событий, которые ему были пока совсем не понятны.

Меж тем события продолжали развиваться своим чередом.

— А второй-то, батюшка, второй! — суетилась вокруг дежурного девица, перейдя на фамильярный тон.

— У нас говорят: между первой и второй — промежуток небольшой. — поддержал свою подругу Кирилл в образе пьяного мужичка.

— Подведете вы меня под монастырь, ребятки. — попробовал отказаться повеселевший полисмен.

Да где ж отказаться-то, когда вот он стоит, манит наполненный стакан. Рука сама тянется к нему:

— Ну да ладно, бог не выдаст, свинья не съест.

И содержимое следующего стакана полетело вслед за первым. Вторая порция хмельного змия пошла легче и веселее, и полисмен расслабился: отстегнул шашку и расстегнул ворот гимнастерки. После быстрой, второпях, еды внезапно наступила сытость для желудка, но душа-то, душа еще не насытилась, она требовала продолжения банкета.