Марик Лернер - Рассказы

Мать, все время молча простоявшая у стены неожиданно громко зарыдала и повисла у Павла на шее.

— Ну, что ты, — неловко гладя ее по спине, пробормотал он. — Все будет хорошо. Это какая-то ошибка. Скоро разберутся.

— Ага, — заржав, подтвердил младший, — и выпустят.

Мать завыла еще громче, цепляясь за Павла.

— Хватит! — прикрикнул старший.

Она мгновенно замолчала и сжалась, как в ожидании удара. Сколько можно, — морщась, подумал Павел, — объяснять, что нечего бояться и никаких ужасов даже раньше не было тем более, сейчас в обновленной стране. Ничем из них эту глупость и страх перед органами не выбьешь.

— Бери мешок с вещдоками и пошли.

— Я? — изумился Павел.

— Ну не я же буду таскать, — скривился младший. — Не доставай при исполнении. А то можно ведь и по-другому.

Что это значит, Павел понял только на улице, когда поднял голову посмотреть на дом и моментально заработал удар по почкам. Потом его взяли за волосы, нагибая голову и добавив еще раз, зашвырнули в машину. Окна, кстати оставались темными и никто из-за занавесок не выглядывал.

— Сядь, не мельтеши, — зарычал с верхней койки здоровенный урка, весь синий от наколок.

— Да оставь ты его, — лениво сказал холеного вида пожилой мужчина в дорогом костюме. Не видишь, молодогвардеец первый раз парашу нюхает, совсем со стресса не соображает.

— Сейчас начнет по стенам бегать чмо, — возразил татуированный, — а нам что смотреть?

— Тоже развлечение. Пацан думал, что он кому-то интересен, а третьи сутки сидит и следак про него не вспоминает. Это у них методы такие, — пояснил он Павлу. — Вот дойдешь до кипения, тогда и вызовут. А может просто на всех времени нет. Сейчас у легавых и гэпэушников очень много работы. С утра до утра трудятся как пчелки, забыли про отдых и веселье.

— Не волнуйся, — оскалился еще один бритоголовый тип, — время отсидки на следствии идет в зачет. Позже суд будет, раньше выйдешь.

— Это если не сдохнет, — возразил татуированный. — Надо было фраеру устроить нормальную прописку, сидел бы сейчас как мышь под веником и не раздражал. Вот помню, — с ностальгическим вздохом поведал он, — был у нас случай, пришел один деятель по первой ходке. Здоровый, кровь с молоком. Накачанный и борзый. Пару раз влетел в непонятки, слегка поучили, так сел и загрустил. А потом как-то за короткое время сдулся. Месяца три прошло, доходяга самый натуральный и куча болезней. И тубик, и диабет, и хрен знает что. Некоторые настолько не приспособлены к жизни, что как индейцы дохнут моментально. Те тоже не могли жить без воли.

— Так то индейцы! А эти просто козлы, — авторитетно заявил собеседник и начал косноязычно, перемежая каждое второе слово многоступенчатым матом рассказывать свою историю про зону и недобитых интелехентов. Через "х".

— Простите, — перестав обращать внимание на них, спросил Павел у холеного, — мы не могли раньше встречаться? Мне ваше лицо откуда-то знакомо.

— В одной компании не бывали, — с насмешкой ответил тот, — но видеть ты меня мог. Я, — он назвал широко известную фамилию.

— А! — оторопело воскликнул Павел, — действительно. По телевизору.

Обладатель дорого костюма у него давно был в списке, как разворовывающий богатства Родины и вообще человек с крайне подозрительной биографией. Начинал вторым секретарем обкома и слишком быстро пролез наверх. До олигарха не дожился, да и в Москву не пустили, но по изрядным прибылям от своих когда-то на волне перестройки приватизированных за копейки заводов и фабрик вполне мог соперничать с доходной частью бюджетов некоторых мелких латиноамериканских стран. Ко всему еще мать у него было не русской, хотя числился всегда на фамилии отца.

— А почему вы здесь, в тюрьме ГПУ?

— Тебе компанию составить, — усмехаясь, пояснил тот.

— Но… вас же должны были за экономические преступления.

— Мальчик, — проникновенно сказал бывший хозяин жизни, — не принято здесь расспрашивать. Занимайся своими делами, а то примут за подсадку и сделают очень больно. Не все здесь дебильные студенты, могут и порезать. Он посмотрел на урок. — Вот он, — показал глазами на татуированного, замочил одного деятеля, а его жена занесла кому требовалось чемоданчик с денежкой. Теперь шьют теракт. Вот тебе и уголовник. Он хмыкнул. Самый натуральный враг народа. А за меня не волнуйся, никто не попадает сюда просто так. Разница в статье обвинения. Я как социально близкий перепишу на эту шайку черножопых свою имущество, которое они в грязь превратят через год, потому что не умеют заниматься производством, а научились исключительно отбирать. Все мои наработанные за долгие годы связи пропадут и только чтобы набить карманы начнут гнать на Запад по демпинговым ценам. Потеряют гораздо больше, чем могли получить в качестве налогов, но им важнее свой личный карман. А я вот выйду на свободу чистой совестью. Даже заначки по разным Швейцариям не все отберут. Зачем меня гнобить всерьез? Еще пригожусь. Волкам надо есть, а если баранов всех зарезать, откуда мясо брать? А вот ты как политический получишь на полную катушку. Ну, оно и справедливо. Реальные молодогвардейцы тоже плохо кончили.

— При чем тут Молодая гвардия? — с недоумением спросил Павел.

— Скоро узнаешь, — отмахнулся тот, — в тюрьме тайн нет. Не ты первый по этому делу идешь.

Заскрежетал дверной замок и все вскочили, встав по стойке смирно, но дожидаясь окрика.

— Хто тут на "ты", — спросил надзиратель. — "Ты", — уже раздраженным тоном повторил он в ответ на молчание.

Холеный резко толкнул локтем Павла в бок и он, опомнившись, сообщил свою фамилию.

— На выход!

— Александр Иванович Волков, — представился следователь. Совершенно бесцветный тип лет сорока. Встретишь на улице через минуту и не вспомнишь. — Присаживайтесь. Буду вести ваше дело.

Павел автоматически отвечал на обычные вопросы: имя, фамилия, год рождения, судимость, родителей, родственников за границей зыркая по сторонам. Вопросов было много и говорил он автоматически, не задумываясь о смысле. Это все рутина.

Кабинет как кабинет. Входящий в обязательный набор для чиновников любого ранга портрет президента на стене. Письменный стол, за которым трудился следователь, записывая показания на новеньком компьютере, сейф у него за спиной, пара полок с книгами. Прищурившись, (зрение у него из-за постоянного сидения у экрана начало последнее время портиться) Павел разглядел, что все они имеют отношение к уголовному и уголовно-процессуальному кодексу. Лампа, которой по байкам светят в глаза, тоже присутствовала. Еще советского вида и с облупившейся краской на зеленом абажуре. Павел поерзал на жестком сиденье табуретки, но удобнее не стало. Мало того, что она была очень высокой, так что ноги не доставали до пола и стали очень быстро затекать, так еще и привинчена к полу.