Дмитрий Зурков - Бешеный прапорщик

Она испуганно хватает меня за рукав.

– Денис Анатольевич, я боюсь! А если еще германцы появятся?

– Теперь бояться не надо. С вами едут мои казаки…

– Может быть, мы подождем?

Ох, и напугали девочку… Ничего, и за это ответишь, горячий тевтонский парень!

– Хорошо, только все-таки надо отъехать чуть подальше… Михалыч, – обращаюсь уже к своему заму, – отойдете на двести метров и ждите нас. Мы – быстро…

Так, теперь займемся герром лейтенантом… А чего это ты у нас такой испуганный? Личико бледное, глазки круглые… и, наверное, не такие бесстыжие, как до этого, когда ты тут со своими порезвиться хотел. Говоришь, пленный, под конвенцию подпадаешь?

Не сдержался, пнул по ребрам… И еще разок… И еще… Для взаимопонимания…

Хорошо, что немецкий немного знаю:

– Своим предложением сестре милосердия, которая является некомбатантом, и убийством санитаров ты вычеркнул себя из списка военнопленных. Поэтому у тебя есть только один выход: ответить на мои вопросы четко, быстро и правдиво. Чтобы избежать лишних мучений. Кто вы такие и что вам здесь нужно?

Так, проникся парень, а как иначе, если нож снова там, куда я с самого начала прицелился?

– Сколько вас и где выразместилсь? Какое вооружение? Какие задачи поставлены?..

Понятненько, рейдовая группа немцев порезвиться приехала. Интуристы, блин! Около тридцати кавалеристов, четверо легкораненых. Сидят на хуторе, а где этот хутор? А на карте показать?.. Хорошая у немца карта. А не врешь?.. А если ножом посильнее надавить?..

Нет, визжим, слюни пускаем и, скорее всего, не врем. По глазам вижу. Он сейчас готов рассказать все, что помнит и знает, начиная с детского садика. Лишь бы нож отодвинулся хотя бы на сантиметр. Так, вооружение – только легкое, пулеметы не таскаем, это есть хорошо, но не совсем. Еще один машиненгевер в хозяйстве не помешал бы.

– Что с хозяевами хутора?

Ага, хутор брошенный. Хозяева смотались подальше от германского орднунга. И правильно сделали…

– Слушай сюда, ганс… Ты – не Ганс? Ты – Карл? Хрен редьки не больше. Ты женат? Да? Отлично! Так вот, Карл, если мы придем в твой долбаный фатерлянд и у тебя на глазах будем по очереди насиловать твою жену, – тебе это понравится? Нет? Так какого… вы здесь такое устраиваете?! Ладно…

Допрос прерывается из-за топота копыт по дороге. К нам подлетает Гриня:

– Командир, тут эта… Короче, барышня просила передать, что она очень просит тебя, чтобы ты немца с собой взял. Мол, ранетый он, пленный…

Ну, вот как воевать в таких условиях?!

– Добро, грузите его вьюком на лошадь и пошли…

Пока мы общались с «интуристом», Маша привела в порядок раненых и при нашем появлении поспешила оказывать помощь немцу, которого положили рядом с последней телегой. И пока она делает перевязку, я стою рядом и смотрю на немца. Смотрю, поигрывая ножом в руке. А думаю совсем о другом, точнее – о ДРУГОЙ. После этого случая не хочется совершенно оставлять ее в госпитале. Её ведь тоже могут послать за ранеными…

После перевязки немца, еще ошалевшего после всего случившегося, кладут в повозку, и мы трогаемся. Впереди дозором скачут Гриня с Михалычем. Я, как несведущий в лошадях, сижу рядом с медсестрой на первой телеге, которой правит Андрей, сзади тыловым дозором идет Митька, за возниц на остальных телегах работают легкораненые. Мы проезжаем километра три, когда сзади раздается свист. Обернувшись, я вижу подъезжающего Митяя.

– Командир, там с немцем чегой-то делается. Воет, бьется по телеге, как в падучей…

– Колонна, стой!

Ну-с, пойдем-ка – полюбопытствуем, что ж там такое случилось.

– Я с вами, – у Маши в руках появляется сумка с медикаментами, – может быть, ему нужна помощь.

– Лучшая помощь для него – чтобы я его подольше не видел и не мог до него дотянуться…

– Денис Анатольевич, не будьте таким жестоким… – Она говорит тихонько, чтобы слышал только я один. – Он, прежде всего, – раненый и ему нужна медицинская помощь…

И не дав мне раскрыть рта, уже бежит к последней телеге. Вот уж воистину – сестра милосердия…

Поспешив за ней, вижу интересную картину: в телеге, воя что-то нечленораздельное и колотясь головой о бортик, корчится герр лейтенант… Пены изо рта нет, да и на эпилепсию не похоже, скорее всего, обычная истерика… Ну, да на этот случай есть хорошее лекарство… Влепляю гансу хорошую пощечину. Осторожно так, чтобы не сломать ничего, потом еще одну. Снимаю с ремня флягу, лью воду на лицо. Он перестает дергаться, только все еще стонет и скулит, закрыв глаза…

Рядом со мной, ничего не понимая, замерла Маша.

– Ну, и что это за концерт по заявкам?.. Рану разбередил?.. Так потерпи маленько, скоро довезем тебя до доктора…

– Найн… Ньет… Это есть не рана… – Немец открывает глаза и смотрит на медсестричку: – Простьите менья, фройляйн!.. Нас училь, что всье руссише – есть не человек, унтерменш!..

Вот я тебе сейчас такого унтерменша устрою, гаденыш, мало не покажется… Но немца несет далее…

– Фройляйн, битте… простьите менья! После наш разговор… Ви есть оказать мне помостчь!.. Ваш официр… дольжен биль… менья убийть!.. Он есть везти менья в госпиталь… Ви есть спасти мой жизнь!.. Ви помогайт моя нога!.. Фройляйн!.. Я есть очьень просить… дать мне ваше прощений!..

Он перестает елозить по доскам, только дыхание с хрипами вырывается изо рта. Я молча смотрю на немца. Потом достаю из ножен клинок, поворачиваю лейтенанта на живот. Краем глаза заметив дернувшуюся Машу, перерезаю ремешок, связывающий руки, и помогаю сесть. Ганс, в смысле Карл, хватается за бортик повозки и замирает, не отрывая молящего взгляда от девушки. Она тихо отвечает:

– Я вас прощаю… Но оставайтесь человеком…

Вот и пойми что к чему, то ли у немчуры совесть взыграла, то ли очень уж не хочется объяснять в контрразведке причины, побудившие нарушить Конвенцию…

Оказывается, капитан Валерий Антонович Бойко – змий еще тот! Искуситель и издеватель! Приехал к нам на базу, посмотрел на занятия с вновь прибывшими добровольцами, оценил арсенал, нажитый непосильным трудом, в смысле – глянул на нашу военную добычу. Затем получил в подарок трофейный «люгер» и огорчил решением использовать меня как курьера. Типа некому в корпус директиву отвезти. Я ему с пеной у рта начинаю доказывать, что нам заниматься и заниматься надо, а он стоит и улыбается. И никак его не пронять! И ведь благодарен я должен ему быть – провернул тогда приказ о присвоении званий буквально за сутки. Это уметь надо, да и знать, к кому и как подойти. И теперь наш дружный коллектив – это вахмистр, трое приказных и десяток рядовых. Ах, да, забыл! И прапорщик в качестве командира!..

А теперь вовсю пользуется правами благодетеля! И далась ему эта директива!.. Нет, ведь обязательно я, и обязательно со своими бойцами в качестве конвоя!.. Хорошо, что штабной автомобиль дает, с ветерком поедем. Отмазаться не получается. Я уже смирился с тем, что день потерян, а он, змеюка-искуситель, сообщает мне, что есть у него еще одно поручение, которое я якобы выполню с удовольствием! И на мой вопросительный взгляд сообщает с невинным видом, что я бы мог заехать в известный госпиталь и забрать Анатоля Дольского! Того уже выписывают, а мне – по пути… И стоит с довольным видом, рассматривает мое выпадение в осадок! Видать, приятно ему, черт возьми, подчиненного в долг вогнать! Так и обнял бы его крепко-крепко, до асфиксии! Издеваться изволите, ваше благородие? Знаете ведь, что от такого предложения я не откажусь! И с удовольствием поеду забирать Анатоля в госпиталь!.. И соберусь очень-очень быстро!.. И не дай бог, мои орлы будут собираться медленней меня!