Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4.

Пришлось подождать. Капштадт лежит на важнейшем морском пути, но здесь не бывает такого оживления, как в Зунде или Ла-Манше, где порой случается видеть по нескольку кораблей в один момент. Каждый год чуть более полусотни судов огибает южную оконечность Африки с запада на восток, и немного меньше (за вычетом погибших и оставшихся в Азии) возвращается обратно. К счастью, поток их неравномерен. Сезон с декабря по март считается наиболее подходящим для плавания в Европу, и путешественники спешат воспользоваться благоприятными ветрами. Уже на третий день ожидания парусиновый мешок с депешами удалось переправить на французское судно, следующее из Пондишери в Сен-Мало.

— Александр Иваныч, а большая у здешнего начальника губерния?

— Да не шибко. Помимо этого порта, три-четыре укрепленных деревни, да несколько сотен ферм. Хуторов, по-русски. Степь верст на двести вроде как завоевана, только границ в ней не проведено. Туземцы тут квелые: сюда бы наших крымцев или калмыков хоть с полтыщи, они бы всем показали, где раки зимуют! Не пугайся, Харька: никто не собирается на самом деле кочевников переселять и ханства основывать. Просто мечтаю, как бы здорово было запустить голландцам ежа в штаны.

— А в городе много жителей?

— Белых — тысячи полторы или две. Всяких народов: голландцы, французы, немцы… Даже евреи есть: вон их синагога, Ренье показывал. Черных или смешанной крови — думаю, в несколько раз больше. Обычно слуг больше, чем господ.

— Все равно маловато, чтобы губернатором величать. Может, комендантом правильней? Как он по-голландски именуется? Opperhoofd? Верхняя голова?

— Ха-ха-ха! Верховный глава, дурень! Кстати, не он ли там в шлюпку садится? Скоро узнаем, какая это голова: верхняя или нижняя.

Нагло вклинившись между голландских судов, «Савватий» стоял на якоре против маленькой пятибастионной крепости, обращенной воротами к морю. Стены из валунов на известковом растворе, высотою в три человеческих роста; длина куртины восемьдесят или девяносто шагов. Фасы бастионов, правда, просторные: шагов около пятидесяти. По европейским меркам — мелочь, едва ли достойная правильной осады, по колониальным — сойдет. Компания жалела денег на фортификацию, и это убожество строили лет двадцать. Потом вошли во вкус, посчитали укрепления недостаточными и добавили еще пару береговых батарей, способных не только палить по кораблям, но и обстреливать с флангов вражеский десант, буде он высадится прямо в бухте. А где ему еще высаживаться? За пределами бухты прибой таков, что уцелеть в нем… Ну, может, и есть шансы, но очень слабые.

Портовый чиновник, подплывший на баркасе, чтобы спросить, какого черта нам, собственно, нужно в чужих владениях, был уведомлен, что губернатору надлежит немедленно прибыть на борт судна, дабы принять голландских подданных, волею обстоятельств на нем оказавшихся, узнать о преступлениях, совершенных одним из капитанов Компании и решить вопрос о сатисфакции, следующей за нанесенный им ущерб и оскорбление, причиненное Священной Римской империи в лице имперского графа Александра Читтано. Соответствующее послание для главы колонии было передано в запечатанном конверте.

Де ла Фонтен не заставил себя ждать. Принятый с подобающими рангу почестями, он внимательно выслушал меня, переговорил с выпущенными на волю соотечественниками. Пока шлюпка, в два рейса, переправляла их на берег, он продемонстрировал виртуозное мастерство крючкотвора.

— Граф, вы имеете полное право жаловаться на действия капитана ван Винкеля; однако властям колонии, и мне в том числе, он неподсуден. Надлежит обращаться в головную контору Компании в Амстердаме, в чем я, со своей стороны, готов оказать всяческое содействие и переслать вашу жалобу с ближайшей почтой. Либо, если угодно, можете подать ее по прибытии в Европу, лично или через своего адвоката.

— Я это непременно сделаю, но время! Полгода на пересылку документов туда и обратно, и Бог знает сколько на разбор дела, причем ответчик должен присутствовать — не будут же его судить заочно?! Ван Винкель тоже отправится в Амстердам?

— К сожалению, я не вправе менять капитанов: он должен вести корабль в Батавию.

— И когда же вернется оттуда? Если вернется?! Меня ограбили: навигационных приборов нет, корабельная казна расхищена, провианта осталось меньше, чем на месяц. Заведомо на обратный путь в Европу не хватит. Что делать? Пустить команду побираться или идти к ростовщикам?

— Уважаемый граф, карантинные правила не дают мне возможности позволить кому бы то ни было с вашего корабля высадиться на берег. Если угодно, я пришлю одного из местных банкиров прямо сюда.

— Помилуйте, хеер: вы только что свезли на землю почти два десятка человек с этого же самого судна!

— Они служители Компании, и для содержания их в карантине выстроены специальные помещения. Строжайше запрещено допускать туда посторонних. Кстати, одному из наших людей причинено тяжелое ранение головы, повлекшее серьезное расстройство ума…

— Сержант Бильдер? Вы заблуждаетесь: там нечему было расстраиваться. А вот один из моих матросов в результате нападения умер. Загноилась сломанная рука. За это, по-вашему, тоже никто не ответит?! Виновники рядом: вот он, «Платтенбург», в сотне фатомов! Они так и уйдут в Батавию, безнаказанно и с награбленным на борту?! Или мои деньги уже спустили в борделях и кабаках вашего города?

— Не горячитесь, граф. Да, уйдут — и не далее, как послезавтра. А вас я настоятельно прошу не покидать порт до этого времени, чтобы возмущение не подтолкнуло вас к необдуманным действиям. Мне совершенно не нужны какие-либо неприятности на пути следования каравана. В случае нарушения сих указаний, береговым батареям будет приказано открыть огонь. Равным образом, попрошу не спускать шлюпки. Примите искренние уверения в глубоком к вам почтении и пожелания удачи в отстаивании ваших прав перед Амстердамским жюри. Честь имею, Ваше Сиятельство.

Приподняв шляпу и слегка поклонившись, гугенот ловко перебрался по веревочному трапу в свой баркас и отбыл на берег. Спутники мои глядели в ожидании. Я вздохнул:

— Учитесь, братцы. Европа! Высокий класс: всё вежливо, всё по закону, и сидишь, как обосранный!

— Что делать будем, Ваше Сиятельство? В долг брать?

— Хрен им! Нет, Тихон. Не хочу. Один раз попросту, разбоем, ограбили. Теперь еще дважды собираются: сначала через своего еврея на процентах, потом — при закупке провианта. Возможно, наши же деньги нам и ссудят!

— А куда мы денемся?!

— Найдем, куда. Пришли-ка мне в каюту Ефима Никонова и Архипа.

— Старшего канонира?

— Кого ж еще? Команде — отдыхать, кроме вахты.

Капитан удалился, не ведая, что именно он заставил меня принять решение. Это в его глазах, минуту назад, я прочел сочувствие и жалость — те сантименты, коих истинный вождь не вправе вызывать у верных соратников ни при каких обстоятельствах. Взять, скажем, казаков: атаман должен быть крут, жесток, удачлив, щедр и справедлив, — и Боже упаси оставить вражду не отомщенной!