Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4.

— Hou je bek dicht, ouwe sok! Заткнись, старый чулок! Я иду на Кап, а там пусть губернатор решает, что с вами делать!

Моя речь явно привела ван Винкеля во гнев: вскочив с необыкновенной для такой туши легкостью, он яростно пнул безвинный табурет, вышел вон и от души хлопнул дверью. Черт с ним, пусть ругается. Главное, непосредственная угроза миновала. А что теперь будет с Возгряевым — так этого аспида ничуть не жалко. Что заслужил, то и будет.

К моему удивлению, злокозненный интриган легко отделался. Уже на следующий день, шествуя под конвоем в гальюн, я узрил его на палубе средь компанейских солдат, всего лишь с лиловым синяком под глазом и с умеренным недостатком в зубах. Воистину, голландский капитан до самых кишок проникся мудростью Писания: «блажен, кто и скоты милует»!

Впрочем, ост-индское мягкосердечие отнюдь не распространялось на меня и моих людей, оставшихся в строгом заточении даже по выходе обоих кораблей в море. Не испытывая недостатка в служителях, ван Винкель назначил на «Савватия» призовую партию для управления судном и капральство солдат для охранения пленных. Дисциплину наемники Компании блюли не слишком строго, и постепенно мне удалось разговорить некоторых из них. Противника надо знать — иначе проиграешь.

Как выяснилось, «Платтенбург» отплыл с острова Тессель месяца полтора назад, вместе с другими восемью судами, имея назначением Батавию. Шторм в Бискайском заливе раскидал караван, однако никого это не смутило: в таких случаях ост-индцы добирались в Капштадт мелкими группами и поодиночке, там давали отдых командам, чинились, поджидали друг друга, — и отправлялись далее на восток. Зайдя на остров Сантьягу для пополнения запасов воды, капитан услышал о графе Читтано, непонятно зачем болтающемся со своим кораблем в архипелаге. Звук этого имени разбередил старые обиды. Действительно, лет десять назад голландец, бывши в Медитеррании, имел случай испытать на себе сомнительные приемы Луки Капрани. Теперь, обладая подавляющим превосходством, он не удержался от искушения взять реванш — тем более, среди свеженабранных солдат нашелся русский, аттестовавший себя бывшим доверенным слугою графа. Сей переметчик упирал на справедливость возмездия, соблазнял легкостью дела и сказочными богатствами. Кто же знал, что там нечего брать, кроме горсточки серебра из скудной корабельной казны…

День шел за днем, неделя за неделей. Подгоняемый свежим трейдвиндом, «Савватий» резво бежал курсом зюйд-вест. В полосе штилей довелось поскучать, изнывая от нестерпимого зноя. Дождавшись, наконец, ветерка, пошли на зюйд: по моему расчету, корабль уже был ближе к Америке, чем к Африке, и значительно южнее экватора. «Платтенбург» все время держался рядом, на дистанции верного пушечного выстрела. Если даже взять верх над призовой командой, как потом уйти от погони?

Разумеется, я с самого начала думал об освобождении; но тюремщики не делали ошибок и явно имели опыт работорговли: все способы, употребляемые для защиты от возможного бунта негров, применялись и к нам. Лишь переманив кого-то из охраны (или из матросов) на свою сторону, можно было надеяться на успех. Однако, стоило мне наладить отношения с потенциальным помощником, как его убирали. Всех, кто выказывал хоть малейшее дружелюбие к нам, меняли на угрюмых ненавистников. Метода Тайной Канцелярии по предотвращению сговора узников со стражей явственно проступала в сих действиях. Возгряевым воняло за версту.

Сам бывший секретарь не считал нужным соблюдать правила, с его доклада установленные для других. Видя мое бессилие, он постепенно осмелел, начав изводить бывшего хозяина тупыми оскорблениями. Впрочем, парировать сии потуги не составляло труда. Как-то раз, при очередном таком посягательстве, шпион и попался на крючок.

— Помнишь, как твои мужики аккулами мне грозились? Теперь сам в ихние зубы попадешь, после того, как с виселицы снимут!

— Вместе попадем, безо всякой виселицы. Возможно, живыми.

— Врешь, вор! Тебя рыбы сожрут, а я в индейских землях начальствовать буду!

— Глупый ты, Степа. Погляди, каких матросов ван Винкель на «Савватия» отрядил. Авось, поймешь.

Недруг запнулся и умолк, с опасением косясь на голландцев. Клюнул, ёрш склизкий! Сейчас главное — не пережать. Ни слова больше, пока первым не заговорит!

Через день или два, в минуты недолгой прогулки по палубе, коей мне удалось добиться у тюремщиков, сукин сын подкрался сбоку и прислонился рядом к фальшборту. Заложив руки за спину, я делал вид, будто не замечаю его.

— Ты… Это… А чем нехороши матросы?

С превосходительной… Нет, с высокопревосходительной улыбкой продолжаю любоваться бескрайним морским горизонтом. Прям чувствую, как мерзавца корежит от разнородных чувств.

— Ваша милость, так чем матросы-то не нравятся?

— Капитан самых негодных сюда сплавил. Половина больных, с начинающейся цингою. И прочие… Азияты всякие, из белых — сплошь мозгляки… Словом, которых не жалко.

— И что?

— А ты еще не понял? Суд грозит скандалом и крупным штрафом; а ежели приз в море пропадет, никто о нем и не вспомнит. Как раз входим в широты, где сильные шторма бывают.

Знающего человека так дешево не купить, но этот… Главное, посеять сомнения, а дальше он сам их растравит. Как нарочно, шторм не замедлил: через день или два сильный норд-вест нагнал тучи и поднял крутую волну. Не в силах уснуть, стукаясь поминутно всеми частями тела о стенки каюты, я радовался душою, представляя метания Возгряева. К утру непогода усилилась, и стало не до того. Брызги воды находили щели в стенах нашего с Тихоном узилища, корпус скрипел так страшно, будто вот-вот рассыплется. Если утонем — мне это будет расплатой за скупость. Последняя тимберовка делалась в Гамбурге, пять лет назад… Надо было еще раз в док поставить… Хотя, кто же знал?! Я не планировал такого дальнего плавания…

Чуть слышно за шумом бури, звякнул замок. Голландский подшкипер де Ренье, потомок французских гугенотов и старший призовой команды, вцепился в дверной проем:

— Капитан, сейчас не время для вражды… Вы лучше знаете свое судно, и русские матросы требуют вас… Иначе не слушаются. Даже на помпы не встают. Извините, граф: вам придется остаться…

— Врешь, братец. Матросы хотят видеть нас обоих. Так?

— Простите, Ваше Сиятельство. Я не могу…

— Без меня никто не двинется с места. Тихон, сядь!

— Ладно, только дайте слово чести…

— Хрен тебе! Кто беззаконно лишает свободы мирных мореплавателей, сам чести не имеет и ставит себя вне христианства. Пока шторм, никого не трону — а там видно будет!

В этот момент накатилась особенно большая волна. Пенный гребень обрушился на палубу, взбесившимся белогривым табуном пронесся по ней и походя внес подшкипера в арестантскую каюту. Если б не Тихон — приложило бы мордой об стенку.