Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4.

Впрочем, какой резон голландскому капитану на нас нападать? Это как если бы на улице Амстердама солидный негоциант, прогуливающийся с супругой и детьми, вдруг кинулся на прохожего. Тем паче, гость ведет себя вежливо: первым салютовал. Киваю утвердительно капитану — и красно-белое полотнище, под коим ходит ныне моя флотилия, ползет вниз. Флаг вольного города Любека. Плохая защита — но более солидная, увы, недоступна. У сильных держав за малую мзду покровительства не купишь.

Незваный гость входит в бухту, явно намереваясь бросить якорь с нами рядом. Делать торговцам здесь нечего — значит, у кого-то дело ко мне. Иду в каюту, дабы облачиться в парадный мундир и взять шпагу…

— ….. мать!!! Что ты делаешь, ирод?! Щас столкнемся!

Крепкая морская ругань, треск дерева, палуба прыгает из-под ног; с нависшего над «Савватием» борта сыплются, как горох, вооруженные люди, яростно орут по-голландски…

Что они кричат?

«Пираты, сдавайтесь»!

Это кто здесь пираты, мать вашу так?! Встаю с четверенек, оборачиваюсь во гневе — и получаю по голове чем-то тяжелым. Свет меркнет в глазах.

А-а-а… Что это было?!

Дьявол, как башка болит! Повешу сволочей! Вот только выберусь из этого дерьма — непременно повешу! Самая нужная часть тела для члена Королевского Общества! Чем же это так приложили? Абордажною саблей плашмя?

Ощупываю здоровенную и очень болезненную шишку. Волосы слиплись от крови.

— Ваше Сиятельство, очнулись?!

— Тихон, что за херня?! Это правильные голландцы, то бишь компанейские? Или разбойники какие?

— В том-то и дело, что не разбойники. Настоящие солдаты «Ферейнихте компании» нас атаковали. Только вот… Понимающий человек не с первого, так со второго взгляда без ошибки отличит пиратский корабль от честного — а с извинениями к нам никто не торопится покамест. Попутали нас с кем-то, Александр Иваныч. Корабль этот, «Платтенбург», я помню, видел в Амстердаме, и капитана старого знал. Не по-приятельски, но все же… Данила Овербек — моряк изрядный, его все знали. Ныне вместо него другой, Геррит ван Винкель, а из какой задницы он выполз, одному Богу известно…

— Погоди-ка. С кем «Савватия» можно спутать, кроме его систершипов? Чего глаза прячешь?! Или Лука не всё мне рассказал, что творил в прошлую мою опалу? Ты был тогда на «Святом Януарии», так что выкладывай.

— Да я не ведаю, о чем он говорил Вашему Сиятельству, о чем — нет. А что и знал, так забыл.

— Память девичья? «Не помню, кому дала»? Брешешь, голубчик. Ты как раз перед тем в штурманы из учеников вышел. Первое плавание в новом чине — да и не помнишь?! Были у него стычки с голландцами?

— Серьезных — не было. Пару раз брал с ихних судов откуп за оборону от турок…

— О которой они отнюдь не просили. Это вам вымогать деньги с купцов казалось легко и весело; а купцам… Точно в те разы ван Винкеля не встречали? Что задумался? Мало я учил, что посеянное тобою зло к тебе же и вернется?!

— Не в этом дело, Александр Иваныч. Из разговоров понял: они уверены, что мы опять в Ост-Индию собрались..

— Один хрен, без благовидного предлога напасть бы не решились. Это тебе не дикие алжерийцы. Мы платим за ваши с Лукою старые грехи.

Я огляделся кругом. Тесная штурманская каюта «Савватия», очищенная от имущества прежних обитателей. Тонкий солнечный лучик пробивается через щель закрытого порта. За дверью топчется и сопит кто-то тяжелый.

— Двое сторожат. Солдаты. Сказать, чтобы позвали начальство?

— Погоди, Тихон. Дай в себя прийти. Матросы наши где?

— Заперты в трюме. Убитых нет: несколько поломанных рук, да разбитых голов. Как Ваше Сиятельство с ног сбили, я велел прекратить сопротивление. Или надо было драться?

— Бесполезно. Ты правильно распорядился. Сообщаться с людьми позволяют?

— Нет. Сразу постарались, чтоб голову команды от тела отделить.

— Выблядки Сатаны! Свою б отделил, чтоб не болела. Ш-ш-ш, вроде голос знакомый!

Прислушались. Но прежде, чем вспомнили голос, его обладатель сам вперся в каюту, выглядывая с торжеством и опаской из-за широкой спины краснорожего голландца.

— Возгряев, сука! Дурак я, что не утопил тебя в Темзе!

— Отменно правильно ваша милость себя характеризует. Деньги где?!

— В…! — Повернулся от холуя к новому его хозяину. — Капитен? Ик виль эн приват гешпрек.

Маленькие свинячьи глазки моряка свирепо блеснули — и бывший тайный канцелярист, заткнувшись на полуслове, упятился вон из каюты. Тихон, взглянув на меня, тоже пригнулся и нырнул в низковатую дверь. Его там приняли, взявши за локти. Чья-то рука просунулась внутрь, поставила табурет и убралась обратно. Расположившись по-хозяйски, ван Винкель уперся в меня своими бледно-голубыми гляделками и на вполне сносном французском вопросил:

— Так где вы прячете награбленное, граф?

Вот интересно, он и впрямь верит, что граф Читтанов занялся морским разбоем, или прикидывается? Очевидно одно: не найдя ожидаемых сокровищ, капитан станет искать виноватых. При этом, в зеркало посмотреть… Нет, нет! Такое не в природе человеческой! Похоже, я поспешил счесть себя самым большим дураком на этом судне. За сей титул развернулась нешуточная борьба.

— Вас обманули, хеер.

Любуясь игрой багровых тонов на лице собеседника, я принял самую вальяжную позу из доступных сидящему на полу и продолжил:

— Господин, который подбил вас на столь опрометчивый поступок, вероятно уверял, что «Савватий» направляется в Ост-Индию и, следственно, набит серебром. Можно одним выстрелом убить двух зайцев: самому стать богатым человеком и Компании оказать любезность, устранив опасного соперника. Ну, а что касается неувязок с законом — большие деньги и тут помогли бы справиться. Главное, солдаты и матросы с «Платтенбурга», набив карманы чужими талерами, уверовали бы в преступность прежнего владельца сих монет крепче, нежели в чудеса Христовы. На любом суде они с искренним убеждением показали бы что угодно: что граф Читтанов пират, что он кушает христианских младенцев на завтрак, что они просто вынуждены были его ограбить, дабы защитить свою жизнь и вверенное «семнадцатью господами» имущество.

Капитан молчит. Недвижен, как скифский каменный идол на степном кургане. Растерян или просто задумался? Бесцветный взгляд ничего не выражает. Все равно, пока слушает — надо говорить! Посеять сомнения означает спастись. Переведя дух, усиливаю нажим:

— А без денег вам нечем крыть. Даже голландский колониальный суд, сколь бы он ни был снисходителен к верному слуге Компании, потребует доказательств моей преступности, которых нет и взять негде. Надо же блюсти приличия перед лицом европейских держав. Что португальский король обидится за учиненное в его владениях самоуправство — это пустяк, но ведь англичане и французы тоже не станут молчать! Совсем не потому, что испытывают теплые чувства ко мне: просто, если вы дадите им такую прекрасную возможность вымазать голландских соперников дерьмом, они ее ни в коем случае не упустят! Вас самих представят пиратами, и господам в Амстердаме придется дезавуировать действия своего капитана. Я и мои люди приложим все усилия, чтобы так и случилось. Если же вывести нас из игры, не останавливаясь перед погублением двадцати семи христианских душ, то задумайтесь: вправе ли вы надеяться на молчание и верность своих матросов? Капитан не может исправлять должность так, чтобы никого из команды не обидеть…