Павел Мамонтов - Варяг. Обережник

Видимо, внаглую врать при Ксянтине никто не решался. Словенцы говорили почти то же самое, только добавляли слова об оскорблении и ещё упирали на то, что мол, какой славный у них молодец-охранник – четверых оружных людей одолел лукошком с мёдом. История, достойная былины.

Данила с облегчением заметил выражение одобрения на лицах дружинников Ксянтина: доблесть и храбрость они уважали, а значит, от них может быть дополнительная поддержка. Сам-то посадник внимал всему с каменным лицом.

После свидетелей слово взяли законники. Сторона Данилы вела к тому, что он был в своём праве, когда вступился за поруганную честь, причём оружие не стал доставать. А ему самому кистенём по голове всё равно прилетело. Посему все претензии Беляна нужно адресовать тем охальникам, которые вздумали учинить бучу на мосту.

Неревцы утверждали, что Данила всё равно первым начал драку, вот пусть и раскошеливается. И вообще, купцам с Неревского конца без разницы, кто там кого оскорбил, посадник для того и посажен, чтобы закон блюсти и виновных наказывать.

Когда законники закончили свои речи, Ксянтин поднялся со своего места. Долго молчал. По прикидкам Данилы, само разбирательство длилось часа три, недолго по здешним меркам.

– Я голос посадника Добрыни Малковича, поставленного служить в Новограде самим Владимиром Святославовичем, объявляю, что не вижу вины на Данииле Молодце. Он отстоял честь свою, как положено по Правде, и крови не пролил. Поэтому купцам Беляну и Карпу следует ущерб спросить с татей, что на Даниила Молодца напали, если он первым не захочет с них спросить за свою кровь пролитую. Тогда охальники первыми должны уплатить положенное Молодцу, а уж после Беляну и Карпу. Таково моё слово.

Вся речь посадника проходила под непрерывное бурчание со стороны неревцев, но открыто выступать они не решились. Тем более старшина за спиной Ксянтина поддержала единогласно его слова одобрительными кивками.

Молодцов злорадно ухмыльнулся:

«Халява не прокатила, не будете на правильных людей наезжать».

И тут он заметил, как посадник задержал взгляд на Воиславе. Даниле, может быть, показалось, но батька ответил еле заметным кивком. Тревожно кольнуло сердце. Что это за интриги тайные?

– Ну что я тебе говорил? Пройдёт всё как надо.

Шибрида провёл удушающий приём на Молодцове – так в его исполнении выглядели дружеские объятья.

– Ага, понял, с меня причитается… Пусти, медведь, удушишь ещё.

– Эй, до чего хлипкая у тебя шея. Вот я могу вокруг шеи верёвку обмотать, за её концы зацепить камни по два пуда весом и так стоять с восхода до полудня, и ничего мне не сделается.

– Ты ещё скажи, что твою шею меч не разрубит, – буркнул Данила.

Варяг приосанился и самодовольно ухмыльнулся:

– Я перед тобой и говорю своим языком, значит, не нашёлся ещё тот меч, который смог перерубить мою шею. А шея воину нужна, она даже важнее головы. Слышал историю о том, как был создан всесокрушающий молот Тора? – Не дослушав ответа, он продолжил: – Однажды Локки остриг у златокудрой Сив, жены Тора, её прекрасные волосы…

– Шибрида, Скорохват! – окликнул охранников воин из стражи детинца. – Воислав сказал, чтобы возвращались без него, он с посадником о чём-то будет беседовать.

Нехорошее предчувствие вновь потревожило Данилу.

– Пускай, – отмахнулся варяг, – а мы пока зайдём в кабак, промочим горло в честь благополучно прошедшего суда. – Шибрида подмигнул, намекая на то, что пить они будут на Данилово серебро.

Молодцов был не против, он вообще в крепком долгу у сотенных.

– Жаль, больше одной кружки мы пропустить не можем, поручение у нас важное, для блага купеческой сотни нужное.

Словенские купцы одобрительно закивали, а Шибрида наклонился и шепнул Даниле:

– Не забыл, что Воислав мне поручил тебя мечу учить?

Они как раз проходили ворота детинца, и варяг на ладонь вынул свой меч из ножен. Данила увидел на отполированной поверхности отражение своего лица. От восторга, что он вновь прикоснётся к эдакому шедевру, все плохие мысли вылетели из головы.

За варягом и обережниками в ближайшую подходящую по статусу харчевню потянулась целая толпа словенцев: всем было интересно послушать сагу и выпить на халяву.

– Ну что ж, люди уважаемые, я продолжу. Зашёл у нас спор с Даниилом Молодцом, что важнее: голова или шея. И расскажу вам я, старшины, сагу древнюю, мудрую.

Шибрида грохнул о стол харчевни пустую кружку и мощным красивым голосом заговорил:

– Так вот, слушайте. Однажды коварный Локки, может, ради шутки, может, из зависти, а может, и ещё почему, – варяг обвёл всех присутствующих многозначительным взглядом, – состриг у прекрасной Сив, жены Тора, волосы. Бог грома рассвирепел и оторвал бы руки и ноги Отцу лжи, если бы тот не поклялся добиться от чёрных альвов, чтобы они сделали для Сив волосы из чистого золота, которые бы росли как настоящие. Делать было нечего, и коварный ас отправился в Свартальвхейм, где уговорил чёрных карликов, что прозывались сыновьями Инвальди, сделать золотые волосы для Сив. И чёрный альв по имени Брокк сделал такие волосы, а ещё корабль, что зовётся Скидбландир. На этом корабле куда ни поплывёшь, всё время будет дуть попутный ветер, а если захочешь, то можно свернуть этот корабль, как платок. А ещё сделал копьё Гунгнир, которое всегда попадает в цель и пробьёт любую преграду.

И тогда Локки поспорил с Брокком и поставил в заклад свою голову, что брат его, прозывающийся Эйтри, не сделает таких сокровищ. Вдвоём пошли они к кузнецу. Эйтри положил в горн свиную кожу и велел Брокку поддувать в меха и не останавливаться, иначе весь его труд пойдёт насмарку. Но едва Эйтри ушёл в кузницу, а Брокк взялся за меха, коварный Локки обратился в муху, уселся на руку Брокка и стал больно жалить. Но альв работал, как и прежде, пока его брат не вынул из горна вепря с золотой шкурой. – Рассказчик из Шибриды получился великолепный, рассказывал сагу он в лицах, менял голоса и интонации персонажей. – Затем кузнец положил в горн железо и велел поддувать не останавливаясь. Когда он ушёл, Локки в обличье мухи уселся на шею Брокка и ужалил вдвое больнее, но тот не остановился, пока Эйтри не вынул из горна золотое кольцо, которое потом было названо Драупнир.

После Эйтри положил в горн железо и сказал брату, что если на миг он перестанет надувать меха, ничего не выйдет. Как только он ушёл, Локки уселся Брокку на веко и ужалил так, что кровь залила альву глаза. Карлик долго терпел и в конце концов утёр кровь с лица, а меха меж тем опали. И в тот же миг Эйтри вошёл в кузницу и сказал, что чуть было всё не погибло, а потом вынул из горна сверкающий молот. После он отдал все сокровища брату Брокку и велел идти с ними на суд асов.