Степан Кулик - Сабля, трубка, конь казацкий

Гуюк-мурза на день совершеннолетия сына подарил ему не простое оружие, а сделанное на заказ. С начертанным на нем изречением из Аль-Корана. «Сражайтесь с ними, пока не исчезнет искушение…», придающими стрелам мощь, смертоносную не только для людей, но и для слуг Иблиса. Вот за этот лук Сафар-бей и схватился.

Однако даже заговоренные стрелы не причинили ифриту никакого вреда. Может, поэтому рука молодого бека дрогнула, и очередной выстрел пришелся не в наездника, а черкнул по крупу лошадь. В то же мгновение неспешно бредущий к людям «Безногий скакун демона» вскинулся и, подстегнутый болью, не разбирая дороги, рванулся вперед. Прямиком на лагерь ордынцев.

Ошалевшие спросонья и не менее изумленные тем, что кошмар продолжается наяву, татары завыли, словно раненые звери, и, подгоняемые смертельным ужасом, бросились наутек. Куда глаза глядели. а ноги несли… Совершенно позабыв о дисциплине и оставляя своего повелителя один на один с разъяренным Иблисом. Кто думает о казни, когда Смерть смотрит прямо в глаза. И не благородная, возвышенная смерть воина, которой будут гордиться твои потомки, а душа героя вступит под прохладную сень Джан-на-ата. Такая гибель – честь и награда. Но кто настолько безумен, чтоб не ужаснуться пылающих огнем кровавых глазниц мангусов, Пожирателей душ… Потому что после не будет ни Рая, ни Ада.

Далеко убежать не удалось…

За то недолгое время, в течение которого ордынцы пытались понять, что происходит, а после – изгнать Злого духа, Полупуд незаметно обошел лагерь и пробрался к пленникам…

Секрет неизменного успеха нападения людоловов – внезапность. В «час волка», когда сон самый крепкий, басурмане толпой врываются в дома, и зачастую хозяева оказываются связанными раньше, чем успевают проснуться. Какое уж тут сопротивление. А если кто и схватится за оружие, то вынужден в одиночку противостоять сразу нескольким врагам. Без какой-либо надежды на помощь.

Теперь ордынцам на собственной шкуре предстояло узнать, что значит быть атакованными внезапно, пребывая в меньшинстве. А еще – почему самым страшным зверем считают не раненого шатуна-людоеда, а медведицу, защищающую потомство.

Пережившие ужас порабощения, смерть детей и родителей, видевшие, как убивали их соседей и других односельчан – освобожденные запорожцем пленницы жаждали мести… И у дюжины людоловов – крепких и сильных мужчин – не было никаких шансов спастись от безудержной ярости женщин.

Подлинными фуриями они гурьбой набрасывались на каждого пойманного татарина, царапались, кусались, сбивали с ног, валили на землю и… От тех звуков, что доносились до лагеря, меня даже в дрожь кинуло. Лютому врагу не пожелать такой смерти.

Выжил только юный бек… Да и то благодаря Василию.

Сын Гуюк-мурзы оказался самым храбрым из своего пастушьего воинства и сопротивлялся до конца. Он даже попытался сразиться с Полупудом. Но куда кутенку, хоть и благородного рода, до матерого степного волка. Всего лишь трижды звякнули клинки, а потом неумолимая сила выдернула ятаган из руки ордынца и отбросила в сторону. Как будто и в самом деле вмешался злой дух.

Секунду или две Сафар-бей недоуменно глядел на лежащий на земле клинок, а потом завопил: «Алла!» и бросился на запорожца, потрясая зажатым в кулаке кинжалом. Василий только хмыкнул и, когда треснул бека в челюсть, попридержал руку. Впрочем, юноше хватило. Рухнул как подкошенный.

– Это тебе за муравейник, щенок… – проворчал Полупуд, пряча саблю в ножны. – Стоило бы самого так же, да уж больно хлипкий… Свяжи-ка ты его, Петро, и постереги… А я пока баб наших успокою… Эй, красавицы, хватит дрожать! – в первую очередь гаркнул запорожец на группку девушек, которые, в отличие от молодиц, даже после освобождения не сдвинулись с места и жались друг к дружке, как цыплята. – Займитесь кострами! И чтоб огонь, как в аду, пылал.

От его грозного вида девушки так и прыснули во все стороны. То ли хворост собирать, то ли чтоб еще лучше спрятаться.

– Волос длинный, ум короткий… – проворчал Василий. – Попомни мое слово, Петро, намаемся мы еще с ними. Нет хуже для казака мороки, чем с девкой связаться. Впрочем, – пригладил запорожец усы, – без них тоже скучно.

Я не стал спорить. Во-первых, к мнению мужчины, как минимум вдвое старшего, всегда стоит прислушаться. Небось знает, о чем говорит. А во-вторых, человеку, лишенному речи, затруднительно отстаивать собственную точку зрения. Даже если она имеется…

– Охрим, Тарас… А вы-то чего застыли, как неродные? Займитесь волами! Одарка, Ганна, Лукерья! Дышло-коромысло! Коровы со вчерашнего дня не доены! Не слышите, что ли, как скотина мучается? – продолжал распоряжаться Полупуд, пытаясь вразумить женщин тем, что переключал их внимание на вещи привычные, обыденные.

– Солоха! Катерина! Бабоньки – у вас совесть есть или нет? Мы сегодня обедать будем или до завтрашнего дня подождем?.. Живо кулеш варить, пока я вас батогом не приголубил!

В прошлой, цивилизованной жизни мне не доводилось никого связывать. Даже в ролевых играх… В смысле не участвовал. Соответственно, никогда не думал, что это такая проблема. В кино – все просто, а в жизни какая-то ерунда происходит. Руки сами себе мешают, пальцы в узлах путаются… Хорошо, что татарин лежал без сознания – иначе не уверен, что справился бы. Все время то ремешок выскальзывал, то концы перепутывались и ни в какую не хотели завязываться. Не знаю, сколько провозился, но аж взопрел. И чтобы хоть как-то компенсировать собственную неумелость, решил проявить инициативу: обыскать пленника.

Увы, карманы обшарить не удалось. Ни внешние, ни внутренние, ни потайные. Из-за полного их отсутствия. Все имущество татарин хранил за широким поясом или подвешенным на нем же. Так нашелся небольшой, но острый нож. Кисет с табаком и махонькой трубкой-носогрейкой. А еще – продолговатый кожаный мешочек. Невероятно тяжелый для своих размеров. Содержимое мешочка приятно позвякивало, наводя на определенные мысли… Хотел проверить догадку, но хитрая петля на горловине не поддалась, а прямо сейчас разрезать ее мне показалось не ко времени.

Кроме этого, за отворотом халата обнаружился свиток пергамента в тубусе из мягкой кожи. Заглянул в него мельком, но кроме штрихпунктирных линий, арабских литер и множества непонятных значков ничего не увидел. Рисунок, сделанный черной краской, напоминал какую-то схему или карту. Но без привязки к местности – для меня совершенно бессмысленную. Подумал, куда положить, и сунул за пазуху. Чтоб не потерялась…

К тому времени, пока я закончил шмон-ревизию, прибавив к кучке конфиската медную чернильницу с набором гусиных перьев, тоже в чехле, и отличный засапожный нож, девчата уже несколько костров чуть не до небес раскочегарили, а Василий не только собрал поближе всех невольниц, но и занял каждую конкретным делом. Так что опустевший было лагерь снова ожил и стал напоминать базар в торговый день. С той лишь разницей, что над всей сутолокой висела странная, тревожная тишина. Совершенно неестественная для такого количества женщин. Словно при трансляции картинки звук выключили. Если б не общий шум, сопение скота, потрескивание сучьев в костре – подумал бы, что действительно оглох.