Степан Кулик - Сабля, трубка, конь казацкий

– Не очнулся еще, песий сын? – Полупуд, обойдя лагерь и замкнув круг, снова вернулся к нам. – Поднимай голубчика на ноги, Петро. Хватит ему прохлаждаться. Надо поскорее разузнать: куда он остальных нукеров отослал. А то, боюсь, как наших баб за душу возьмет, тут такое светопреставление начнется… Не приведи Господь. Сутки с места не сдвинемся… пока не угомонятся. А надолго оставаться нам здесь никак нельзя. Если басурмане опять налетят – не сдюжим вчетвером…

Благодарный казаку, что он и меня посчитал способным оказать сопротивление, а не причислил к бабам и ребятне, я одним рывком взгромоздил ордынца на ноги. Василий взглянул на пленника, прислушался к дыханию, кивнул и без особых церемоний отвесил беку звонкую оплеуху. Помогло. Татарин застонал и открыл глаза.

– Очухался, Сафар-бей? – Полупуд взял пленника за грудки и чувствительно встряхнул. – Слушай меня, щенок. Хорошо слушай. Дважды повторять не стану. Тебя бы стоило проучить как следует, но жаль времени. Так что выбор за тобой. Я буду спрашивать, а ты – быстро и без утайки отвечать. Сделаешь, как говорю – обещаю, что останешься жив. И, может быть, еще этой зимой, Гуюк-мурза сможет тебя выкупить. Если захочет, конечно…

О втором варианте развития событий Василий ничего не сказал. Предоставив молодому татарину догадаться самому. Но тот все же решил уточнить. Скорее всего, паузу тянул. Впрочем, он мог банально не понимать по-нашему? Но бек опроверг мои сомнения, пробормотав смуро:

– А если я буду молчать?

– Ну, это вряд ли… – запорожец как бы в раздумье покрутил ус. – Если спрашивать по уму, да с пристрастием, говорят все. Даже безъязыкие и те, кто действительно ничего не знает. Так что ты, хлопец, в конце концов все расскажешь. Но, видишь ли, какая закавыка… Единственное, о чем будешь молить Аллаха потом – это чтоб я смилостивился и убил тебя, избавив от невыносимых страданий. Потому как лекаря здесь нет… Да и не выживают после такого разговора. Подумай еще раз крепко: ты именно такой судьбы себе желаешь?

Молодой татарин смертельно побледнел, но упрямо сжал губы и промолчал.

– И чего я с тобой вожусь? – словно удивляясь самому себе, Василий пожал плечами, сокрушенно вздохнул, подошел к костру и сунул руку в пламя. Пошуровал в нем неторопливо, будто кочергой, и вытащил из огня ярко пышущий жаром уголек. Размером с крупную сливу. Взял в руку и, держа его на раскрытой ладони, как на подносе, вернулся к пленнику.

– Петро, развяжи басурмана. Авось, хватит ума не пытаться бежать. Тут-то мы его защитим, а если бабы догонят… – Василий выразительно пожал плечами. Мол, бывает смерть и страшнее, но редко.

Глядя на запорожца, как на фокусника, я, не теряя времени на распутывание узлов, полоснул по бечевке тем самым, найденным у Сафар-бея, ножом. Слегка зацепив запястье пленника. Но молодой татарин даже не вздрогнул. Он, как и я, не мог оторвать взгляда от ладони Полупуда.

– Держи… – Василий поднес алеющий уголек татарину так буднично, словно передавал кусок лепешки. При том, что в воздухе явственно пованивало горящей плотью.

Сафар-бей, как завороженная змеиным взглядом лягушка, машинально потянулся к угольку, даже дотронулся кончиками пальцев и немедля отдернул, как только почувствовал жар. Даже руки за спину спрятал.

– Не хочешь? – словно удивился запорожец. – Неужто горячо? Ну, как знаешь.

Все так же обыденно, словно проделывал это ежедневно, Василий растер уголек между мозолистых ладоней и небрежно сдул золу. Черное облачко взметнулось в сторону Сафар-бея, и юный бек так резво отшатнулся от него прочь, что не удержался на ногах. Чуть не упал. Пришлось поддержать.

– О, Петро, да у тебя тютюн имеется… Что ж ты молчишь? – Полупуд пригладил усы и забрал у меня реквизированный кисет, словно именно это для него было сейчас самым важным. – Славно, славно… Курить хочется, спасу нет. Так о чем я спрашивал? Ах да… Куда ты, бек, говоришь, отправил вторую часть своего чамбула?..

После столь наглядной демонстрации превосходства характера и силы воли запорожца молодого татарина не пришлось больше ни уговаривать, ни запугивать. Понукать тоже…

Иной раз мне казалось, что сын Гуюк-мурзы отвечает быстрее, чем Василий успевает задать вопрос… При этом выкладывая все, как на исповеди, или что там у мусульман взамен… В общем, даже не пытаясь хитрить и лукавить. Нет-нет да и поглядывая на испачканные золой ладони казака. Да же на вид твердые и мозолистые, как кора векового дуба. К слову, доводилось пару раз видеть руки если не мастеров, то адептов боевых искусств, отдавших десятки лет изучению рукопашного боя. Ничего не скажу, впечатляет. Но в сравнении с этими «досками» их ладони, что детская пухлая ручонка…

В ходе добровольно-принудительной беседы выяснилось, что второй части чамбула опасаться не следует, поскольку воины будут возвращаться в родной улус другим, окружным путем. Через Тивильжанский брод…

– И какого рожна вам там понадобилось? – удивился Полупуд. – Разве не знаете, что в прошлом году паводок затопил пойму реки на многие мили по обоим берегам? Так что не только к Перуну, а даже к Тивильжану [18] Тивильжан и Перун – во времена Запорожской Сечи острова на Днепре между порогами Будило и Лишний. не добраться иначе как вплавь.

– Зато нынешняя весна поскупилась на дожди… – без утайки объяснил Сафар-бей. – Да и лето жаркое. Степь высыхает быстро. Вот отец и велел проверить: в каком состоянии переправа.

– Это верно, вода сошла, – согласился запорожец. – Зато осталось такое множество болот и заводей, что ни пешком, ни вплавь, ни на лодке… Тем более – с обозом. Оборонил Господь – в этом году нет там дороги вашему брату голомозому. Одного в толк не возьму: чем мурзе Кичкаский брод не угодил?

– Зачем спрашиваешь? – пожал плечами бек. – Сам видел, как через урочище тяжело переправлять груженые телеги. Много товару вода подпортит… скот обезножит.

– Угу… видел… – казак дернул щекой, время, проведенное в плену, никому вспоминать неохота, и сердито пыхнул трубкой.

– Чтоб тебя, аспида, так черти в пекло везли, как ты нас… – встрял в разговор один из пленников. Тот, что постарше.

Басурманин вскинулся, сверкнул глазами, видимо, не признавал права за крестьянином пенять ему – воину, но смолчал. Хоть юный и горячий, а понимал, не время сейчас гонор показывать.

– Уйди, Охрим, не мешай… – буркнул Полупуд. – Дай казакам свое дело справить. У самого забот больше нет, что ли? Так баб подгоняй. Почитай сутки во рту маковой росинки не было.

Крестьянин уважительно поклонился, не в пояс, конечно, так, чуть шею согнул и ушел. О как? Никогда над этим не задумывался, а, похоже, имеем элементарную кастовость общества. Казаки-воины и крестьяне-гречкосеи. Вместе супротив внешнего врага, а внутри – знай сверчок свой шесток и не лезь с суконным рылом в калашный ряд. Занятно…