Михаил Михеев - Заморский вояж

Другое направление, напротив, проходило без показухи и в обстановке строгой секретности. Используя немного итальянские, но в основном все же оказавшиеся неожиданно серьезными британские наработки, разведка флота начала готовить боевых пловцов. Готовили всерьез, вкладываясь, помимо прочего, в экипировку. А что, взять за жабры молодого и перспективного морского офицера по фамилии Кусто, да и поинтересоваться, как там дела с аквалангом? А потом предложить неограниченное финансирование и хорошую должность. Согласился, как миленький, и результат выдал с завидной оперативностью, так что сейчас у Колесникова имелся в рукаве серьезный козырь. Правда, еще ни разу не опробованный в деле.

Однако сейчас отличилась именно воздушная разведка. Не лихой спецназ и не тихонько крадущиеся в глубине с пристегнутыми к гидрокостюму ножами аквалангисты, а обычные летчики, осуществляющие патрулирование Карибского моря. На вооружении у них были самые обычные летающие лодки «Дорнье Do 24», правда, с дополнительными баками, которые увеличивали радиус боевого применения со штатных неполных трех почти до пяти тысяч километров. Четыре десятка таких самолетов были заказаны Колесниковым для нужд флота, что резко подняло акции дышащего на ладан производителя. Идя на высоте четырех километров, эти несуразные на вид, но весьма надежные трехмоторные машины вели поиск кораблей противника, чтобы навести на них подводные лодки. Порой это и впрямь удавалось, и эффективность действий подопечных Денница благодаря связи с авиаразведкой заметно повысилась. Последнее обстоятельство привело, помимо собственно военных успехов, к потеплению отношений между Денницем и Лютьенсом, до того общавшихся сдержанно-нейтрально. Однако сейчас пара «Дорнье» обнаружила в море не крадущийся транспорт и не подводную лодку с развевающимся над ней звездно-полосатым «матрацем», а целый флот, бодро идущий на юг.

Командир ведущего самолета, увидев перед собой эту красоту, разом погрустнел. В отличие от молодняка на ведомом, майор Штайнмайер воевал с первого дня и начинал в бомбардировочной авиации. Пилотом «Штуки» он заработал и ордена, и звания, быстро продвигаясь по службе, а последний его полет был во время одного из ставших легендарными сражений адмирала Лютьенса. К тому времени Штайнмайер освоил взлет и посадку с авианосца и был включен в авиагруппу «Цеппелина». Во время отчаянного сражения с англичанами рядом с его самолетом взорвался снаряд крупнокалиберной зенитки, и осколками перебил лихому пилоту ноги, но Штайнмайер сумел дотянуть до корабля и потерял сознание уже после того, как его самолет остановился, чудом не проскочив палубу авианосца.

Рыцарский крест и новые погоны ему вручал в госпитале лично адмирал Лютьенс. Он, в принципе, именно тогда заложил быстро ставшую популярной традицию, по которой командующий хоть раз после боя, но навещает раненых в госпитале и вручает им награды. А через три месяца майор воспользовался этим шапочным знакомством для того, чтобы обратиться к командующему флотом с просьбой.

Дело в том, что даже первоклассная германская медицина оказалась не в состоянии полностью вернуть подвижность сильно пострадавшей левой ноге пилота. После такого ранения не летают… Однако для летчика оказаться прикованным к земле смерти подобно, и майор, наплевав на субординацию, сумел пробиться на прием к адмиралу. И, как оказалось, не прогадал.

Слухи о том, что адмирал весьма трепетно относится к товарищам по оружию, оказались правдивы. Лютьенс не стал звонить и рычать по телефону, не стал даже поручать кому-то разобраться в ситуации. Он просто одним росчерком пера перевел майора в разведку, летать на «Дорнье». Не пикировщик, конечно, но все равно намного лучше, чем сидеть на земле. Да и нога на сравнительно тихоходной летающей лодке практически не мешала.

Вот только сейчас Штайнмайеру было совсем невесело. Он все же был опытный летчик и прекрасно понимал, что флот, идущий по своим делам, не нуждается в чужих глазах. Отчаянно ворочая головой, он быстро обнаружил в воздухе ожидаемые черные точки, и взгрустнулось ему еще сильнее. Идущие на перехват самолеты он узнал сразу же, очень уж характерная форма крыла у них была. И еще он понял, что от «Корсаров», вдвое превосходящих его скоростью и еще больше огневой мощью, уйти ему не удастся.

Они попытались, конечно, однако четыре тяжелых палубных истребителя легко настигли беглецов. Вначале получил свое ведомый, сдуру вместо того, чтобы держаться за хвост Штайнмайера, попытавшийся уйти самостоятельно. Вначале он полез вверх, но истребители превосходили его и в скороподъемности, и в потолке. Тогда пилот «Дорнье», толкнув штурвал от себя, попытался уйти в пикировании, и на какие-то несколько секунд казалось, что у стремительно разгоняющегося самолета появилась тень шанса. Однако именно тень – истребители легко настигли беглеца и буквально разнесли его в клочья. Когда разведчик почти вертикально рухнул в воду, на его борту не оставалось уже ничего живого.

Однако же его ошибка подарила майору несколько минут, за которые он успел нырнуть в очень кстати появившиеся облака. Искали его, конечно, со всем прилежанием, и пару раз даже находили, украсив борта летающей лодки цепочками дыр, однако каждый раз ему удавалось скрыться. Здесь и сейчас малая скорость морского разведчика оказывалась только на руку. «Корсары» просто не могли идти с той же скоростью, их срывало в штопор. А проскочив мимо, они неминуемо теряли «Дорнье» в облаках. Ну и, конечно, сказалась разница в классе. Штайнмайер, конечно, асом не был, но все же опыта у него было куда больше, чем у молокососов-американцев. Все это позволило ему уклониться от боя и уйти, что выглядело совсем уж невероятным. Увы, улетел он недалеко.

Истребители все же старались не зря, и выяснилось это довольно скоро. Стрелка датчика уровня топлива начала стремительно скатываться вниз – как оказалось, баки им американцы все же разворотили. Примерно через полчаса моторы встали, и Штайнмайер повел свой самолет на вынужденную посадку, которую успешно выполнил. Правда, самолет пришлось немедленно покинуть – через дыры в бортах его начало очень быстро заполнять водой. К счастью, все три члена экипажа оказались живыми и даже не поцарапанными, и резиновая лодка, имеющаяся на борту самолета, уцелела. После двух суток болтания на волнах их заметили с американского эсминца и подняли на борт. Оставшуюся часть войны Штайнмайер провел в плену, но главное он все же сделал – его сигнал дошел до цели, и адмирал Лютьенс узнал о местоположении и курсе американского флота до того, как стало бы поздно. Всего одна радиограмма, но она всерьез повлияла тогда на весь ход войны.