Андрей Гончаров - Два выстрела во втором антракте

— План просто отличный, — сказал Углов. — Нам бы хотелось участвовать в нападении на тюремную карету, самим отбить нашего товарища.

— Законное желание, — сказал эсер. — Стрелять умеете?

— Я пулю в пулю сажаю, — отвечал Углов. — Ваня стрелок не такой меткий, но оружие держать умеет.

— Оружие есть?

— Да, у обоих, только патроны кончились.

— Патроны мы дадим, — заверил эсер. — С этим затруднений не будет.

— Тогда у меня вот какой вопрос, — сказал Углов. — А почему Игорь должен решить, что ему пора делать признание? И насчет взрывчатки, где она зарыта?

— Так у Марии связной в «Крестах» имеется, — ответил Арсений. — Вы напишете записку, он передаст. Сами своему товарищу все объясните. Вот прямо сейчас садитесь и пишите, а Мария отнесет. А мы пойдем акцию готовить. Тут большая работа нужна. Если никаких осложнений не будет, за два дня все подготовим. Тогда пришлем связного, он скажет, когда, где встречаемся. И тогда вы пошлете Игорю вторую записку, чтобы он был полностью готов.

— Хорошо, — кивнул Углов.

Эсеры поднялись и ушли тем же путем, как появились, — через огород. А оперативники сели сочинять записку Дружинину. Это было делом нелегким — надо было изложить весь план, объяснить насчет взрывчатки, и все это уместить на одном листке бумаги — Маша сказала, что послание в «Кресты» не должно занимать много места.

Наконец, после долгих упорных трудов, текст был составлен и записан убористым почерком Вани на клочке бумаги. Маша взяла послание и ушла, друзья остались одни. Углов сел делать то, что делал обычно, когда не было других занятий и требовалось чем-то заполнить время, — чистить пистолет. Ваня же принялся ходить по домику из комнаты в комнату, нигде не находя себе места.

Когда он, наверное, в двадцатый раз прошел мимо Углова, тот не выдержал и спросил:

— Ты чего маячишь, места себе не найдешь? Может, опять, как в прошлый раз, предчувствие плохое? Ты не скрывай, скажи. А то, может, и не надо нам соглашаться на эту операцию. Может, там что-то не так пойдет?

— Нет, это не из-за операции, — отвечал Ваня. — Про нее я пока ничего не знаю, рано еще. Меня мысль одна мучает. Она мне еще тогда пришла, когда Арсений свой план рассказывал.

— Ну, и что за мысль?

— Я вдруг почувствовал, что у нас есть другой способ освободить Игоря. Без всякого риска, без операций и стрельбы. Этот способ связан с тем, как мы здесь появились. Я чувствую, что есть какая-то возможность. Только никак не пойму, какая…

— Что, предлагаешь прилететь к нему в камеру с помощью временного генератора? А потом взять его обратно? — спросил Углов, откладывая в сторону пистолет. — А что, это возможно! Надо только вернуться в наше время, объяснить руководству ситуацию и перетащить всю аппаратуру в Питер, в «Кресты»…

— Нет, так не пойдет, — покачал головой Ваня. — Я уже думал. Слишком много времени потребует. Помнишь, перед нашей отправкой сколько времени они в оперном все монтировали, а потом отлаживали? За это время Игоря могут казнить. Или на каторгу отправить. Нужно что-то другое…

— Как же ты говоришь, что у нас не хватит времени? — возразил Углов. — Ведь все время у нас в руках! Захотим — и вернемся прямо в сегодняшний день!

— Да, верно! — воскликнул Ваня. — Надо воспользоваться временем. И даже в «Кресты» переносить аппаратуру не нужно! Надо нам ехать в Киев, вернуться в наше время, а потом перенестись опять в Киев — но только позавчера или еще раньше. Вернуться в Питер накануне того дня, когда полиция на нас напала, и предупредить Игоря. Тогда позавчера вечером нас бы в квартире на Лиговском уже не было. И Игорь был бы с нами! Ну, как план?

Углов задумался. Видно было, что отнесся он к Ваниному предложению с предельной серьезностью. Наконец, после долгих размышлений, руководитель группы отрицательно покачал головой.

— Нет, так не пойдет, — медленно произнес он. — В таком случае мы нарушим заповедь, про которую нам говорил Григорий Соломонович. Образуем петлю времени. Помнишь, что он говорил? Мы не можем встречаться в прошлом с самими собой, не должны «стирать», подчищать собственные поступки. Потому что в таком случае мы меняем действия других людей, и могут образоваться разрывы, или наслоения, когда одни и те же сцены могут повториться дважды, или какой-то день может вдруг исчезнуть. Ученые не знают, к каким последствиям это может привести, но они могут быть пострашней атомного взрыва. Нет, вернуться в день накануне ареста и предупредить самих себя мы не можем. Лучше выглядит моя идея — перетащить аппаратуру в камеру «Крестов» и изъять оттуда Игоря. В этом случае петля времени не образуется. Но и тут есть опасность: пока мы будем этим заниматься в XXI веке, здесь, в XX, события уйдут вперед. Скажем, Игоря отправят на каторгу. Если мы его спасем, мы зачеркнем этот вариант развития событий, то есть нарушим другую заповедь — вмешаемся в ход истории. Нет уж, давай действовать без парадоксов и петель, с помощью револьверов и верных товарищей!

— Давай, — согласился Ваня.

Доктор не обманул: раны Дружинина заживали и правда быстро. Уже на следующий день после посещения врача оперативник начал вставать и ковылять по камере. Походив немного от двери к окну, снова ложился и засыпал. Спал он много, часов по двенадцать в день. Впрочем, точно установить время было трудно: часы у него при помещении в камеру отобрали. А вот ремень на брюках оставили. Это противоречило всему, что он знал о современных ему тюрьмах с одиночным заключением. «Отсталые все-таки в царской России были тюремщики, — размышлял Дружинин. — Я вполне мог бы удавиться — скажем, на спинке кровати. Впрочем, в главном они правы: вешаться я пока не собираюсь». Поразмышляв таким образом, он снова засыпал. Видимо, организму требовалось много сна для восстановления.

На третий день молодой доктор пришел снова. На этот раз один, без следователя. Осмотрев раны пациента, он удовлетворенно кивнул:

— Заживление идет хорошо. У вас крепкий организм. Уже завтра, в крайнем случае послезавтра, вы сможете выходить на прогулку. Я скажу надзирателям, чтобы вас выпускали.

— Ну да, на прогулку, потом в суд, а потом и на виселицу… — усмехнулся Дружинин. — Главное — чтобы сам смог подняться на эшафот.

— Вам надо гулять, дышать свежим воздухом, — заметил врач. — Так что от прогулок отказываться не советую. А что касается суда и приговора — это не ко мне.

Говоря это, он быстро и ловко бинтовал плечо инженера, потом занялся ногой. И тут, в какой-то момент, Дружинин почувствовал, что к его коже прикоснулся другой материал — не бинт. Ему показалось, что это была бумага. Он взглянул на лицо врача — оно оставалось бесстрастным; все внимание доктор по-прежнему уделял бинтам.