Андрей Гончаров - Яд для императора

— Хорошо, а кто второй? — спросила Катя.

Она думала, что услышит уже знакомую фамилию Пети Возняка. Однако она ошиблась.

— Второй — это Степан Ласточкин, письмоводитель, — отвечал Бердыев. — Я его, правда, мало видел, всего раз пять. Он приходил в царские покои бумаги переписывать, которые царь составлял. Вообще-то император Николай всегда сам свои повеления писал. Но во время болезни сидеть у стола ему было трудно, и он набрасывал проекты рескриптов лежа. А потом письмоводитель все переписывал. А иногда он писал под царскую диктовку.

— А этот Ласточкин чем тебя насторожил? — спросила Катя.

— Взгляд у него был какой-то странный, когда он на государя смотрел, — отвечал рядовой. — Мы все, кто во дворце служили, императора очень почитали. За храбрость, твердость… Да за многое! Настоящий был герой, батыр! Заставлял себя уважать. Так и смотрели на него — с почтением и преданностью.

— А Ласточкин что же — с ненавистью, что ли? — продолжала интересоваться Катя.

— Нет, не с ненавистью, а как бы… с вызовом, что ли. И в то же время — со страхом. Я пару раз поймал этот его взгляд и еще тогда подумал: я бы человеку, который так на государя смотрит, никогда бы не доверил во дворце служить.

— А ты не заметил, чтобы этот Степан Ласточкин что-то носил с собой, когда ходил к государю?

— Да, конечно, он всегда носил с собой перья. Бумага у государя на столе лежала, и чернила были наготове, а вот перья писарь с собой приносил.

— Не мог он, вместе с перьями, захватить что-то еще? Например, маленький пузырек?

— Наверно, мог, — подумав, ответил Бердыев. — Что-то маленькое всегда можно в карман положить.

— А на столе у государя, как я понимаю, постоянно стояли какие-либо микстуры, которые ему велел принимать доктор Мандт. Так что можно было незаметно что-то добавить в одну из микстур…

— Да, ханым, ты права! — воскликнул рядовой. — Это он вполне мог сделать!

— А когда тебя отозвали из дворца, Ласточкин еще там оставался?

— Да, он никуда не делся.

— Тогда опиши мне подробнее этого письмоводителя, — приказала Катя.

— Ростом он примерно с меня, — начал рассказывать Бердыев. — Худой, сутулый… Такого в армию никогда не возьмут. Волосы…

Однако рядовой не успел закончить свой рассказ. Внезапно в проходе, по которому они попали в пещеру, послышался топот множества ног. И прежде чем участники ночной встречи успели что-либо сделать, в проеме возникла фигура в солдатской гимнастерке. Это был уже знакомый Кате денщик — тот самый Грищенко, который водил ее знакомиться с Бердыевым.

— Вот они! — вскричал он. — Все здеся! И баба эта, и наш Ахмет! Вяжи их, ребята!

За спиной у проницательного денщика виднелись другие солдатские лица. Но прежде, чем они все успели ворваться в пещеру, статский советник Углов проявил завидную реакцию. Выхватив из-за пояса пистолет, он выстрелил в направлении непрошеных гостей. Впрочем, было заметно, что статский советник целился намного выше солдатских голов, так что задеть явно никого не мог.

В один и тот же миг раздалось два возгласа. Один принадлежал Углову, который выкрикнул единственную команду, уместную в этих обстоятельствах:

— Бежим! Вон туда!

И первым бросился в узкую щель в другом конце пещеры, показывая дорогу товарищам.

Второй возглас принадлежал рядовому Ахмету Бердыеву.

— Джувур! — воскликнул он. — Бен бизлер тутыныз! (Бегите! Я их задержу!)

И он тоже, как и Углов, выхватил пистолет и выстрелил прямо в грудь денщику Грищенко.

Катя бросилась в проем вслед за Угловым, Дружинин за ней.

Первые несколько шагов еще было что-то видно — помогали отблески факела, оставшегося в пещере, — а потом вокруг наступила непроглядная тьма. Углов на секунду остановился, дождался, пока Катя и Дружинин добежали до него, и скомандовал:

— Дальше идем только вместе. Я тут три часа ходил, запомнил, где поворачивать. Думаю, найду дорогу. Катерина, держись за меня, а ты, Игорь, за нее.

— Я и сам дорогу неплохо запомнил, — пробурчал Дружинин, однако против предложения держаться за Катю не возражал.

Они снова пошли вперед, двигаясь так быстро, насколько это было возможно. В первое время позади слышались крики; можно было даже различить слова «Куда? Сюда, что ли?» — «Да нет, тута узко, сюда, наверное». Потом, когда повернули еще несколько раз, вообще ничего не стало слышно. Углов вел товарищей по памяти, ощупывая стены рукой и считая повороты. Катя не могла бы сказать, сколько продолжалось это бегство — полчаса, а может, и час. Но вдруг впереди словно блеснула искра, пахнуло свежим воздухом. И спустя несколько минут беглецы оказались под открытым небом. Это было непередаваемое ощущение! Они стояли, дыша полной грудью, оглядывая горевший мириадами звезд небесный свод.

— Никогда не понимал спелеологов! — с чувством произнес Дружинин. — По-моему, это то же самое, что добровольно лечь в могилу!

— Присоединяюсь! — сказала Катя, которая все никак не могла отдышаться.

— Ладно, постояли, и хватит! — деловым тоном произнес Углов. — А то как бы наши бравые солдатушки и сюда не добрались. Пошли к бричке, поручик, поди, нас заждался.

— Подожди, ты что, хочешь сказать, что мы сейчас просто сядем и уедем? — спросила Катя.

— Ну да! — отвечал Углов. — А что, ты хочешь посидеть, встретить рассвет?

— Нечего издеваться, мне не до смеха! Просто мне надо каким-то образом вернуться в расположение полка. Или, по крайней мере, доставить туда важное сообщение…

— Сообщение? О чем? — спросил Дружинин.

— Понимаете, из беседы с Бердыевым я поняла, что в лагере есть турецкая разведчица. Настоящая, а не поддельная, как я. Может, она уже там находится, а может, должна вот-вот прибыть. Это она должна была выйти на связь с Бердыевым, он ее ждал. Поэтому и открылся мне. Надо о ней рассказать командованию!

— Похвальное желание! — заметил Углов. — А не хочешь ли ты заодно сообщить нашим генералам точную дату второго, а потом и третьего штурма Севастополя? Рассказать, какие участки наиболее уязвимы?

— Ну, наверно, нет… — смущенно произнесла Половцева. — Ведь это…

— Да, это будет уже не расследование, а вмешательство в ход истории, — сказал руководитель группы. — А этого мы не должны допускать ни в коем случае — помнишь, ты сама это нам объясняла. Ты же историк, ты лучше нас должна это понимать!

— Да, я понимаю… — растерянно произнесла Катя. — Просто мне казалось…

— Просто абстрактные русские солдаты на Крымской войне теперь стали для тебя живыми людьми, и ты стремишься им помочь, — мягко сказал Дружинин. — Я тебя понимаю, и Кирилл тоже понимает. Но мы не можем вмешиваться!

— Да, абстрактные солдаты… — кивнула Катя. — И не только солдаты, но и офицеры. Особенно один…