Андрей Гончаров - Яд для императора

Последнюю фразу она проговорила так тихо, что ее никто не слышал. Затем, тряхнув головой, словно прогоняя какое-то воспоминание, кандидат исторических наук громко спросила:

— И где тут у нас стоит бричка? Где этот наш поручик?

Перед отъездом из Симферополя (только здесь удалось нанять бричку с относительно свежими лошадьми — в Бахчисарае это сделать не удалось) группа Углова провела совещание. Для этого пришлось отослать поручика Машникова на почту — статский советник заявил, что ему якобы требуется срочно отправить депешу графу Орлову. На самом деле в посылке отчета о действиях группы в Крыму не было особой надобности; просто троим путешественникам по времени надо было посовещаться отдельно, без помощника.

Обсудить следовало два вопроса: с какого из фигурантов, названных Ахметом Бердыевым, следует начать дальнейшее расследование и надо ли продолжать сотрудничество с поручиком Машниковым.

— Сегодня у нас 16 апреля, — напомнил Углов. — Таким образом, в нашем распоряжении осталось меньше месяца. Ведь 12 мая, не позже десяти тридцати, мы должны войти в кладовую Зимнего дворца, чтобы вернуться в свое время. В нашем распоряжении всего 26 дней! До сих пор все нити, по которым мы шли, приводили в никуда. Больше мы не можем ошибаться! Давайте решать: Ласточкин или Кругликов?

— Судя по тому, что фамилию Ласточкина ты назвал первой, ты сделал выбор в его пользу, — заметила Катя. — Интересно, почему?

— Ты угадала, я ставлю на письмоводителя, — ответил Углов. — Почему? Потому что с ним мы еще не работали. И потом, от грамотного слуги скорее можно ждать подвоха, чем от простого лакея, занятого кражей столового серебра.

— А мне все не дает покоя этот проклятый сундучок лакея Кругликова, — сказал Дружинин. — Ведь я его видел, при желании мог бы открыть! Просто ломать не захотелось. И куда он мог исчезнуть, когда Кругликов решил закончить счеты с жизнью? Этот вопрос меня мучает…

— Куда? Да те же самые урки питерские забрали, с которыми Кругликов поддерживал отношения и для которых спер серебряные ложки, — ответила Катя. — Мне кажется, ты зря накручиваешь. Кирилл прав: письмоводитель Ласточкин более перспективен.

— Ладно, я не против, Ласточкин так Ласточкин, — сказал капитан. — Но вот что касается участия в нашем расследовании поручика — тут я решительно против.

— А это почему? — спросила Катя. — Тебе не понравились пламенные взгляды, которые он на меня бросает?

— Да, и взгляды тоже, — решительно сказал Дружинин. — Но главным образом потому, что его присутствие создает множество неудобств. Вот хотя бы сейчас! Мы могли бы уже ехать и преспокойно разговаривать по дороге. Времени хоть отбавляй, все успели бы обсудить. Так нет же! Сидим здесь, спешно решаем, пока его нет. Прямо как гимназисты, которые решили заняться сексом, пока родители ушли в кино… Кроме того, в его присутствии надо все время думать, что можно сказать, а чего нельзя. И, кстати, несколько раз в его присутствии мы проговаривались, говорили лишнее. Причем не только я — и ты, Катерина, и Кирилл… Того и гляди поручик о чем-нибудь таком догадается. Так что я предлагаю — доехать вместе до Петербурга, раз уж мы вместе наняли бричку, а там расстаться с этим Санчо Пансой.

— Ты прав, присутствие Машникова создает нам проблемы, — согласился Углов. — Но иногда поручик бывает очень полезен. Вспомни, как он меня выручил там, в Радоме. И здесь он отыскал бричку, нанял кучера… И потом, поручик — это посланец графа Орлова. А помощь жандармов нам еще может пригодиться.

— Выходит, и тут я в меньшинстве! — развел руками Дружинин. — Что ж, посмотрим, кто из нас прав. Можете обниматься со своим услужливым поручиком, сколько влезет. А вот, кстати, и он идет. Так что поговорить больше не удастся.

— А ты взгляни на это с другой стороны, — предложил Углов. — Присутствие постороннего человека нас мобилизует, приучает меньше говорить, больше делать.

— О, какие слова! — воскликнул Дружинин. — Они достойны занесения в скрижали. Или на какой-нибудь платиновый… Все, уже молчу! И буду молчать всю дорогу! Слова от меня не услышите!

В это время за дверью послышались шаги нескольких человек. Не успели члены следственной группы удивиться, как дверь распахнулась, и в комнату вошел поручик Машников в сопровождении незнакомого господина лет сорока. Это был человек довольно примечательной внешности. Он был невысок, ниже Кати, очень загорелый, крепкий, жилистый. Хотя он был сравнительно молод, на голове явственно виднелась залысина. Однако это не мешало густой растительности на лице: роскошные бакенбарды незнакомца сразу привлекали к себе внимание.

Видя удивление на лицах коллег, Машников громко произнес:

— Позвольте, господа, представить вам виднейшего русского живописца нашей эпохи — Ивана Константиновича Айвазовского!

При этих словах обладатель роскошных бакенбард слегка поклонился. Сразу было видно, что он знает себе цену и привык ко всеобщему уважению.

— Мы с Иваном Константиновичем на почте встретились, — объяснил поручик. — Буквально у одного окошка. Я отправлял отчет по вашему поручению, — поручик поклонился в сторону Углова, — а Иван Константинович слал депешу в Париж.

— Да, я просил господ организаторов выставки проследить, чтобы все мои картины были надлежащим образом упакованы перед отправкой, — добавил гость.

— Иван Константинович ожидает карету, которая должна отвезти его в собственное имение, — продолжил объяснения Машников. — Вот я и уговорил его отобедать с нами. Надеюсь, никто не станет возражать?

— Нет, кто же станет возражать против этого! — опережая Углова, воскликнула Катя. — Сидеть за одним столом с великим маринистом — большая честь!

— Да, я пока не представил Ивану Константиновичу своих товарищей, — спохватился поручик. — Вот, извольте…

И он по очереди назвал членов следственной группы.

— Что же мы теряем время? — воскликнула «мадам Углова», когда представление закончилось. — Гостя звали на обед, так давайте обедать!

Они отправились в «Тавриду» — по уверению Машникова, единственный приличный ресторан города. За обедом затеялся общий разговор. Его центром естественным образом оказался Айвазовский.

— Моя выставка в Париже прошла с большим успехом, — рассказывал Иван Константинович. — Ее посетили все известные люди, и сам император Наполеон побывал. Все были в восхищении. Впрочем, мне не привыкать к восторгам. Турецкий султан Абдул-Азиз был так поражен моими работами, что заказал мне написать десять видов Босфора и Стамбула…

— Скажите, а ваша картина «Девятый вал» была на этой выставке в Париже? — спросил Дружинин.