Валерий Большаков - Сага о реконе

– Виглаф! – крикнул Костя. – Весла!

Воин глянул на него, не разумея, а после озарился улыбкой понимания.

Подхватив длинное кормовое весло, он размахнулся им, как дубиной, и буквально смел двоих из нападавших в воду.

Еще трое вовремя присели.

Одного из них свалил Плющ, тюкнув по голове, словно кием, а другого приложил Бородин – присевший дренг так и распластался по причалу.

Пьяное дурачье взревело еще пуще, принялось с остервенением кромсать топорами грозившие им весла.

Тогда уж и Виглаф осерчал – перескочив на пристань со щитом в одной руке и с секирой в другой, он начал охаживать не в меру распалившихся, орудуя обухом и краем щита.

Костя спрыгнул следом, замечая двоих, сиганувших с борта «Вепря волн» прямо в толпу. И пошла веселуха!

Рубить да колоть было нельзя – все ж таки свои, как ни крути, но отметелить до полусмерти сами боги велели.

Именно здесь, на маленькой пристани в Стьернсванфьорде, Плющ впервые в своей жизни ощутил упоение боем.

Когда злой азарт переполняет тебя, когда ты с наслаждением раздаешь удары направо и налево, получаешь сдачи, но сопротивление и боль лишь раззадоривают, греют кровь.

Трое или четверо засранцев проникли-таки на борт «Черного лебедя».

Роскви с Эваранди скакнули следом.

Один из любителей пива свалился в воду, другому помог Костя. Третьего они уделали на пару с Виглафом.

Когда Плющ обернулся в сторону причала, дренги уже позорно бежали.

Парочка недобитков ковыляла, а еще двое еле ворочались, мотая головами.

– Ну тебя и разукрасили! – захохотал Валера, глядя на Плюща.

– Ничего, – проворчал тот, щупая ноющие скулы, – они тоже синие будут ходить…

А вот Гребню досталось по-настоящему, чей-то нож глубоко рассек кожу на плече – кровь так и хлестала.

– Не-е, браток, – посерьезнел Бородин, – так дело не пойдет. Надо Андотта сюда!

– Он же колдун, – вытаращился Виглаф.

– Значит, и лекарь! – отрезал Валера.

Решительно отворив люк, он громко позвал:

– Андотт! Тут раненый! Поможешь?

Из трюмного лаза высунулась седая голова.

– В голову вы все раненые, – проворчал дед Антон. Якобы неохотно покинув трюм, он осмотрел Виглафа.

– Эк тебя зацепило-то… Нитку с иголкой! Живо!

Костя молча протянул ему сумку, выданную в Интермондиуме.

– Бактерицидку взяли? – по-русски сказал дед. – Молодцы!

Смазав рану зельем, он стал зашивать ее. Виглаф сжал кулаки так, что, сожми они камень, раскрошили бы.

– Потерпи чуток, – бормотал Антон. – Еще немного… Все! Ну повязку сами как-нибудь наложите.

– Спа-сибо… – выдохнул Виглаф.

– Не за что, – буркнул дед, направляясь к люку.

Как бы случайно пришатнувшись к Косте, он прошептал:

– Момент самый подходящий! Эльвёр уже на палубе, под парусом прячется. А Валерка тебя отмажет, все на этих гопников свалит. Счастливо!

– И вы держитесь.

Бородин приблизился, помялся, но проворчал-таки:

– Ты… это… смотри там. И вообще!

– Я понял тебя, красноречивый брат мой, – улыбнулся Плющ.

Он изо всех сил изображал спокойствие, хотя нервическое напряжение то стягивало его до окостенения, то бросало в дрожь.

Понемногу вечерело, но полной темени дожидаться было некогда – вдали, на дороге, вившейся по склону горы, затеплились факелы – это возвращались охотники.

Медлить больше было нельзя.

Тронув парус – парусина сильно вздрогнула – Костя прошептал:

– Эльвёр, уходим.

Девушка выбралась из своей захоронки, и Плющ показал ей на пальцах – пригибаясь вдоль борта, и на причал. Эльвёр кивнула. Уйти по-английски удалось без помех, а берег, с его кустами и деревьями, тут же укрыл беглецов. К третьему по счету наусту они добрались бегом. Костя благословлял небо за то, что предусмотрительные хозяева привязали своих собак по дворам (иначе викинги начали бы охоту гораздо раньше!). Попытавшись стронуть лодку с места, Плющ понял, что это далеко не простая задача. И как, спрашивается, этакую бандуру на воду выволакивать?

Но ведь справлялся же как-то здешний «бандурист»!

Порыскав по сараю, Костя обнаружил странную поленницу из длинных чурок. Катки!

Разложив их по прямой, Эваранди поднатужился, выталкивая плавсредство на берег.

– Помочь? – шепнула Эльвёр.

– Еще чего…

Рывками лодка выдвинулась из науста и слегка накренилась – дальше в воды залива уходил пологий скат, покрытый галькой. Поскрипывая и гудя, лодка съехала носом в воду. Все, хватит пока.

– Полезай!

Отвязав натянувшийся швартов, Костя проверил, все ли припасено. Мачта, парус, вёсла гребные, весло рулевое, бурдюк – все лежало на месте.

Еды, правда, нехватка. Ничего, потерпят.

Забравшись в лодку, Плющ подхватил весло и оттолкнулся им. Плавсредство с шорохом съехало в воду.

Костя сел за весла и погреб от берега.

Парус ставить было рановато, глазастые викинги могли и заметить, а излишнее внимание Плющу было ни к чему.

Пока лодка скрылась за скалами, Костя упарился. Впрочем, что за пессимистический взгляд? Надо думать, как оптимист: он неплохо разогрелся!

Установить мачту, укрепить ее, поднять парус – все это у Плюща вышло не с первого раза, но вышло-таки.

Устроившись на месте кормщика, он опустил рулевое весло, направляя лодку к выходу из залива.

Ближе к морю устье Стьернсванфьорда сужалось, как горлышко кувшина, и возникало встречное течение.

Ход лодки сразу замедлился, суденышко еле ползло, но ветер пересилил-таки воду и вынес парусник на простор.

– Дорогу помнишь? – спросил Костя, хоть и не всерьез.

– Помню, – кивнула девушка. – Шхер тут мало, можно держать ближе к берегу, глубина достаточная.

– Ну совсем уж близко мы не будем, а то я и звезд не увижу… А ты ложись, поспи.

– А ты как?

– Потом отосплюсь.

И затикали минуты, потянулись часы бесконечной вахты.

Спать хотелось ужасно, да еще и Эльвёр, в полусонном виде, ища местечко потеплее, устроилась рядышком – и задышала ровно, спокойно, навевая то дрему, то иные чувства.

Наверное, под утро Плющ все-таки заснул. Разбудил его парус, захлопавший под порывами ветра.

– Уже Красные скалы… – пробормотала девушка, на секундочку разлепив глаза.

Сполоснув лицо и совладав с парусом, Костя продолжил путешествие.

Близилось утро, небо за горами на востоке начинало сереть, звезды тухли одна за другой.

Смутный облик берега начинал угадываться, а немного погодя и стал виден. Мрачные обрывы чернели, словно удаляясь к небу от волн, а пенная полоса прибоя разделяла воду и сушу.

Заря разгоралась, поднимая над горами розовое полотнище, вот и краешек солнца выглянул.

Темнота ночи таяла, откатываясь на запад.

В таинственный сумеречный час природа будто покрыта была серой фатой, под которой не различить, красавица или уродина прячет свой лик, а на солнце все стало ясным и явным.