Владимир Бабкин - Новый февраль семнадцатого

Однако пора-ка мне убираться отсюда да поживее. Откуда я знаю, какие у господина Родзянко возможности и не устроит ли он так, чтобы я вообще не вылетел сегодня из Гатчины или долетел, но не туда. Поэтому сделать нужно все, только бы «Илья Муромец» немедленно поднялся в воздух и взял курс не на Питер и даже не на указанный мной Псков, а именно на Могилев. А там я уж как-нибудь разберусь.

После некоторой паузы телетайп снова заработал.

«Ваше Императорское Высочество, вы решительно намерены лететь в Ставку?»

«Да. Сегодня же я вылетаю в Псков и утром буду в Могилеве».

«Тогда берегите себя, Ваше Императорское Высочество. Родзянко».

Я почувствовал то гадкое чувство, которое бывает при взгляде на что-то омерзительное, слизкое и вонючее. Даже возникло желание вытащить из кармана платок и тщательно вытереть руки. Значит «Берегите себя…» разлюбезный Михаил Владимирович? Угрожать вздумали? Что-ж, Михаил Владимирович, и вам от меня пламенный привет.

«И вас очень прошу о том же. Встретимся в Петрограде. Я прибуду в столицу вместе с войсками. Михаил».

Как говорится — люблю и обнимаю.

И уже входя в кабинет Кованько решительно сообщаю:

— Господа, я только что разговаривал по прямому проводу с председателем Государственной Думы. Ситуация в столице значительно обострилась, маховик заговора закрутился и у России больше нет возможности ждать пока мы решимся на полет. Повторюсь — вопрос жизни и смерти Отечества, и я ничуть не преувеличиваю отчаянность положения в стране. Итак, полковник Горшков, вы готовы спасти Отчизну?

Летчик запнулся и хмуро посмотрел на генерала Кованько, однако тот лишь пожал плечами, мол, решайте сами — вам лететь.

Горшков, как и ожидалось, ответил:

— Спасти Отчизну, конечно, обязанность всякого верного присяге офицера, но…

Так, опять начинается высокопарный, но совершенно пустой разговор вокруг этого самого «но». Пора давить всерьез и переводить тему в практическую плоскость.

— Полковник, Россия помнит о том, как вы совершили беспримерный полет над всеми узловыми станциями германцев и доставили в штаб прекрасные фотографические карточки скоплений немецких войск. Вы, помнится, тогда пролетели не менее пятисот верст? Не думаю, что наше предприятие более опасно.

— До Могилева не пятьсот верст, а более шестисот. Даже если не брать во внимание отсутствие дозволения на этот полет, все равно осуществить его практически крайне сложно. Расстояние является предельным даже для такого тяжелого аэроплана как наш, а потому велик риск технических неполадок во время полета. Лететь придется над лесами в условиях капризной зимней погоды. Если, не дай Бог, нам придется совершить вынужденную посадку, где-нибудь на большой поляне, то ждать помощь нам будет решительно неоткуда, а ночевка зимой в аэроплане посреди глухого леса вещь удивительно неприятная. Я уж не говорю о том, что добираться до ближайшего города с телеграфом мы будем долго, причем со всякими опасностями. И это все при условии сравнительно благополучного приземления, что в условиях сплошной лесной зоны само по себе станет большой удачей. Так, что я в здравом уме не стал бы планировать такой полет без промежуточных посадок. Нужна минимум одна посадка в Пскове, где механики смогут осмотреть машину и провести с ней регламентные работы. И лишь после этого, дозаправившись, можно лететь в Могилев. Но, поскольку лететь в ночь зимой чистое самоубийство, то лететь придется уже с утра, когда рассветет.

Отрицательно качаю головой.

— Вы сами дали ответ на свое предложение, Георгий Георгиевич. Вылет утром лишает все наше предприятие смысла. Утром уже можно будет и не лететь. Поэтому только прямой беспосадочный рейс. Иначе никак.

— Но риск…

— Послушайте, полковник, насколько я знаю, за всю войну из 60 аэропланов «Илья Муромец» было сбито противником лишь две машины — штабс-капитана Озерского и поручика Макшеева. Зато имелись случаи, когда такой аэроплан прилетал даже на одном моторе, когда остальные три выходили из строя. И я не верю в то, что при полете в глубоком тылу из строя выйдут все моторы.

Горшков насмешливо посмотрел на меня.

— Ваше Императорское Высочество, прошу меня простить, но я же не даю вам советы, как водить кавалерийский корпус в атаку. Позвольте и мне быть экспертом в том вопросе, где я разбираюсь лучше. Упомянутый вами случай, когда аэроплан приходил на одном моторе — это лишь чудо, счастливое стечение обстоятельств. Вы упоминали про две сбитые машины, но помимо этих двух, вы не вспомнили воздушный корабль поручика Констенчика, который хоть и дотянул до аэродрома после боя, но машина эта потом восстановлению не подлежала, и ее пришлось списать. Еще два десятка кораблей потерпели катастрофы при посадке или непосредственно во время полета. Причиной тому были многочисленные технические неполадки, а так же обычные несчастные случаи, от которых никто не застрахован. Кроме того, хочу обратить ваше внимание на тот факт, что новые аэропланы из цехов Руссо-Балта прибывают на фронт вовсе не своим ходом, а доставляются на передовые аэродромы железной дорогой в разобранном состоянии, а уж там, в ангарах их собирают команды механиков. И вызван такой порядок, в том числе и тем, что риск катастрофы при полете на такое расстояние крайне велик.

Хорошо он меня мордой по батарее! Вот просто молодец. Уважаю я вот таких ершистых, готовых спорить с теми, кто значительно выше их по положению, готовых отстаивать свое мнение. Но тему пора закруглять, а то разговор начал разворачиваться в нежелательное русло.

— Это все так, но ведь там речь идет о новых кораблях, которые еще не прошли испытание временем и полетами, да и опытных пилотов у нас пока катастрофически не хватает. Поэтому проще аэропланы привозить железной дорогой. Да и моторесурс моторов не тратится зря. Но вы ведь опытнейший пилот, а «Илья Муромец Киевский» отлаженный и проверенный корабль, совершивший десятки боевых вылетов. Кроме того, именно эта машина совершила знаменитые дальние полеты, в том числе из Петрограда в Киев и над железнодорожными узлами Германии. Так что, уж в безопасности полета на этом корабле, да и еще с вами за штурвалом, я абсолютно уверен. Поэтому, Георгий Георгиевич, давайте перестанем терять время и примем положительное для России решение.

Полковник глубоко вздохнул и, словно прыгая в пропасть, решительно махнул рукой.

— Что ж, воля ваша, Ваше Императорское Высочество, мы полетим, если от этого зависит судьба России и жизнь Государя. Однако же вынужден выставить непреклонное условие — мы максимально облегчаем корабль, снимаем все лишнее, включая лишних членов экипажа и вооружение, а также берем дополнительное количество бензина и масла. Только при этих условиях я могу говорить о самой принципиальной возможности такого полета.