Евгения Белякова - Песочные часы с кукушкой

– Ну и напоследок, уж не знаю, не уверен, говорить ли вам… приходили к нам давеча на фабрику…

Мужчины стали переглядываться, то ли с беспокойством, то ли со стыдом. Карл Поликарпович насупился – мастера что-то от него скрывают? Или… неужто конкуренты переманивать приходили?

– Агитировали, – коротко сказал Николай Христофорович, и неодобрительно поджал губы. – Вступайте, говорили, в рабочую партию.

– Социал-демократическую? – Тяжело вздохнул Клюев.

Мастер подглядел в записи.

– Да, Карл Поликарпович. Социал… эту самую.

– И как только на Остров пролезли… – Посетовал фабрикант, но внутренне успокоился, не так страшна новость оказалась. Конкуренты были бы хуже.

– У них, сказали, съезд в Лондоне был, – прошамкал Бугорский, можно сказать, патриарх часового дела: он при отце Клюева уже был мастером. Видел он сейчас плохо, даже очки не помогали, но удивительно обращался с механизмами на ощупь. Бывало, что при обточке кто-то из молодых пропускал такую мелочь, что и в лупу не разглядишь, а Бугорский повертит в сухих пальцах шестеренку, и укажет на неровность. Старик продолжил, и на лице у него было написано почти детское недоумение: – Говорили, надо нам скинуть каких-то эксплуататоров. А где ж их тута взять? Я им так и сказал – все эксплуатиции в Африке.

– Экспедиции, – поправил кто-то из младших мастеров, но на него зашикали.

– Правильно вы мне сказали, – одобрил Клюев. – Доложу, куда надо. Вот поналезла всякая шелупонь, что противники прогресса, что эти… Ну, если это все…

– Так это, Карл Поликарпович… – старший мастер кашлянул смущенно. – Они на воротах фабрики свою эмблему – шестерню намалевали.

– Оттерли?

– Не смогли. Краска въедливая дюже оказалась. Но ничего… – Николай усмехнулся. – Мы поверх часовые стрелки подрисовали и подписали – «Фабрика Клюева».

Мастера засмеялись, Карл Поликарпович тоже.

– Вот же ж, художники… – Клюев довольно оглядел шутников. – Полиции сообщу, ребятки. Ну, за работу.

В час дня пришел наладчик из компании Белла, установить телефон. Изобретение было лишь сравнительно ново, в крупных городах уже вовсю пользовались этими полезными приборами. На Острове же с телефонами дело обстояло туго. Связать острова Силли с материком – это было из разряда сказки, хотя, по слухам, обсуждали возможность соединения телефона с радио для таких случаев. Сам остров Св. Марии был слишком мал, чтобы протягивать тут телефонные кабели – практически до любого места можно было добраться на паромобиле или же велосипеде за час, не больше. Однако компания Белла совершила нестандартный ход, который ожидаемо поднял ее престиж – предложила Совету поставить аппараты бесплатно в каждом доме, на каждом заводе Острова. От такого Совет отказываться не стал. Недостаток у телефона был только один – уж очень он был непривычный, на вкус многих. Вот и Карл Поликарпович, хоть и имел опыт пользования аппаратом, когда жил в Санкт-Петербурге, стыдно признаться, все еще подходил к машинке с неким пиететом. А супруга его, Настасья Львовна, и вовсе отказывалась снимать трубку, когда раздавался трезвон на весь дом.

На два часа у Клюева был записан брадобрей – он приходил прямо к нему в рабочий кабинет, который запирали на время «экзекуции», как называл бритье Карл Поликарпович. Вечером предстояло первое для Клюева заседание Совета, и фабрикант готовился к нему со всей тщательностью. Внешний вид само собой, но и предметно, по науке, он с новейшими новостями ознакомился. Ударить в грязь лицом ему не хотелось, а еще больше – подвести Якова, который за него поручился, как за «дальновидного промышленника».

Карл Поликарпович сноровисто влил молоко в чай, не пролив ни капли, и обратился к соседу, утонувшему в кресле голландцу с большими бакенбардами, Ван Мееру:

– Вуд ю лайк сом ти?

– No. – Коротко ответил тот, лишая Клюева возможности попрактиковаться в языке. Впрочем, одну фразу, приличествующему данному случаю, Карл Поликарпович вспомнил:

– Аз ю виш.

Он, еще четверо членов Совета и какие-то неясного ранга люди расположились в курительной комнате Дворца Науки, где вот уже три года заседал Совет и рассматривались вопросы полезности того или иного изобретения. Название «Дворец» сильно льстило трехэтажному особняку в георгианском стиле. Внутри его, впрочем, отделали на зависть иным правительственным резиденциям – дорогие ковры, зеркала, картины, паркеты наборного дерева и мебель старинная. К этому – вышколенную прислугу, как неизменный атрибут богатства и власти.

Пробило семь. Почтенные члены Совета не торопясь потушили толстые сигары и потянулись к выходу, переговариваясь между собой о погоде. И до того обсуждали ее же: как ни вытягивал шею Карл Поликарпович в надежде услышать хоть что-нибудь о передовом крае науки, слышал только малозначащие фразы о дожде, да о тумане, что три дня назад накрыл город.

Звуки шагов заполнили широкий коридор, уставленный бюстами различной степени значимости. Карл Поликарпович влился в хвост процессии, не привлекая ничьего внимания – да и с чего бы? Какой-то фабрикант… Слева и справа на Клюева, кто с грустью, кто с торжеством, кто с верой в грядущие поколения, смотрели мраморные головы ученых. Ньютон, Байен, Декарт, Фуко, Максвелл… И – на душе у Карла Поликарповича потеплело, – Ломоносов. «Эх, Михайло Васильич…, – подумал Клюев, переглядываясь с бюстом. – Один вы половины этих умов стоите…». Светило российской науки ответил ему безмятежным взглядом каменных глаз.

Зал для собраний напоминал лекторий какого-нибудь крупного университета. Или арену гладиаторскую, как подумалось Клюеву. В центре – площадка для выступающих, а по кругу возвышались ряды сидений. На входе фабрикант задержался, разглядывая чудной потолок – на нем светились звезды, уложенные миниатюрными лампочками в созвездия. Члены Совета расселись на первом ряду, самом низком, остальные – такие же «совещательные голоса», как и Клюев, повыше. Людей было даже как-то слишком много. Карл Поликарпович замялся на ступеньке прохода, не зная, куда сесть, и тут услышал тихое:

– Пст! Пст! Карл Поликарпович… Сюда.

В третьем ряду Клюев увидел, к своему изумлению, Жака. Тот махал ему рукой призывно и улыбался. Причем, что больше всего поразило фабриканта – без всегдашней своей язвительной усмешки. Менее всего Клюеву хотелось бы сидеть с этим субъектом рядом, но если он будет вести себя прилично… Тем более что на него уже начали оглядываться. Карл Поликарпович протиснул свое крупное тело между сиденьем и… да, ему живо вспомнилась школа – партой. Только что эта была не разукрашена процарапанными надписями вроде «Капитошка-картошка», а покрыта дорогим зеленым сукном. К каждому месту прилагались графин с водой, стакан, папка с чистыми листами бумаги, и писчий набор.