Наталья Болдырева - Ключ

Ллерий встал. Взял короткий гвардейский клинок и коснулся им плеча воина.

— Клянёшься ли ты служить мне верой и правдою до самой своей смерти или до тех пор, пока я, своею смертью или словом не освобожу тебя? — тихо спросил король.

— Клянусь, — так же тихо ответил воин.

— Хорошо. — Он отдал меч поднявшемуся с колен Марку. — А теперь я хочу, чтобы капитан королевских гвардейцев Вадимир был казнён на моих глазах, чтобы все отряды вольнонаёмных дружинников, бывшие сегодня в столице, были немедленно отправлены на защиту северных пределов, а после — высланы служить в отдельные части на всех наших границах. Всем им, до последнего рядового, запрещено отныне служить и даже появляться в столице. А ещё я хочу видеть рядового Сокола.

— Слушаюсь, ваше величество. — Воин помедлил, прежде чем произнести следующие слова. Сглотнул. — Князь Николай, ваше величество…

Ллерий вскинул испуганный взгляд.

— Сегодня перед рассветом князь Николай вышел к нашим войскам и предал себя в руки правосудия и ваши руки, ваше величество, как ответчик за вероломное нападение на столицу, совершённое его отцом.

Она быстро шла коридорами дворца, опасаясь, впрочем, сорваться на бег. Волк трусил неспешно рядом. Он мог бы в мгновение ока обежать все покои, залы и службы от кухонь до конюшен, но был вынужден сопровождать её. Так приказал Марк. Но сама она нигде не могла найти Никиту и готова была уже нарушить распоряжение воина.

Никиты не было в казармах, и его узкая койка, застеленная тоненьким солдатским одеялом, стояла убранная. Никто не спал на ней по меньшей мере сутки. Пусто было в трапезных — он не появлялся там ещё дольше. Плац хранил самые свежие его следы, но те были стоптаны, заглушены уже сотней ног. И даже десятники не могли ничего толком сказать ей. Воин сам отдал распоряжение освободить Никиту от несения караула, назначить к нему солдата, который обучал бы его ратному делу. Марк хотел подготовить Хранителя к переходу через пустоши. А она, глядя, как путь ведёт своего избранника, была убеждена уже, что Хранителю Ключа нечего бояться в этом мире.

И тем не менее она не могла его найти.

Волк почуял её беспокойство. Большая пепельно-серая голова нырнула под руку. Эдель кончиками пальцев провела меж ушами.

— Сирроу, я не могу! Мы побывали везде, на плацу, в казармах, его просто нет. Куда он мог деться?

Солдаты, конечно же, знали что-то. Огонёк, совершенно особый огонёк загорался в их глазах, когда она говорила «Никита по прозвищу Сокол». Они знали что-то о нём, какую-то тайну, и ни за что не выдали бы её чужим. По крайней мере, в казармах к нему относились хорошо. Она удивилась, почувствовав теплоту, признательность, уважение, которые испытывали эти люди при упоминании его имени. Что он мог сделать здесь за какую-то пару дней? Что совершить? Самый обычный, не самый храбрый, и вовсе ничем не выдающийся человек? Да к тому же схваченный недавно как грабитель с большой дороги?

Девочка видела ясно: Круг больше не контролирует ситуацию. Хранитель Ключа идёт своим путём, и все его поступки, все принятые решения становятся верной дорогой. Она не сомневалась уже — он прибудет на место вне зависимости от того, станет ли Круг и дальше оказывать ему поддержку. Но и сидеть сложа руки она не могла.

— Сирроу, — Эдель опустилась на колени, обняла голову волка. — Сирроу, — шептала она, гладя его по спине, — найди его, найди Никиту, а потом приведи меня к нему.

Волк тронул колено огромной, тяжёлой лапой. Затем отстранился. Жёлтые глаза отливали янтарём. Он заскулил тихонько.

— Не бойся, — она взяла его за уши, упёрлась лбом в покатый лоб. — Это путь. И если ты Избранный, на пути с тобой не может случиться ничего дурного.

Она говорила, веря себе. Потому что дети всегда верят в добро и счастливый конец любой, даже самой страшной сказки. И не верят в смерть. Ни в собственную смерть, ни в смерть своих близких. Она шептала и возвращалась к своей сути, от которой за долгие годы успела уйти так далеко, что почти уже забыла, кто она есть на самом деле. Если бы кто-то вдруг вышел навстречу, он увидел бы огромного волка, покорно опустившего голову перед маленькой напуганной девчонкой.

Наконец он чуть повернул голову, ткнулся носом в её руки, потом посмотрел на неё долгим, внимательным взглядом жёлтых спокойных глаз и слизнул солёные капли с её щеки. После чего развернулся и, в три длинных прыжка миновав коридор, скрылся за его плавным изгибом.

Она утёрла глаза рукавом тёмно-зелёной охотничьей курточки, шмыгнула носом и побежала в обратном направлении — лёгкой трусцой, скорее собираясь с мыслями, нежели действительно спеша. Взгляд скользил по сторонам, ни на чём не задерживаясь, но и не упуская ничего.

«Кто ещё, кроме Сирроу? — думала она. — И почему он? Не человек. Не зверь. Брат. Лесной брат». Она вышла в открытую галерею между двумя длинными зданиями, сбавила шаг, чтобы никто не видел её бегущей. Солнце вставало, а часовые дежурили на стенах. Эта ночь и так была не слишком спокойна. «Рокти. Охотница, девушка-ктран» — несомненно, Рокти тоже избранница Пути.

«Что говорил горбун о депеше с Эдгаровой топи? Чернокнижник, какой-то головорез, которого Одноглазый решил сбыть с рук, и… домовой! Да, домовой! — Картинка начала прорисовываться, обретать смысл. — Брат. Ктран. Домовой. Кто ещё может быть? Кто ещё должен решать судьбу этого мира? Конечно же, человек. — Она нырнула под своды новой части дворца, снова перешла на бег. — Может быть, Вадимир? Тот капитан с тракта?» Она пожалела вдруг, что решилась дать Хранителю волю самому идти своим Путём и совсем-совсем не следила за ним. Ей просто необходимо было знать, кого встретил он на своём пути, кто ещё мог бы быть избранным?

Она чуть подпрыгнула на бегу. Ноги несли её быстрей и быстрей. Теперь она действительно спешила — к Марку.

Дождь кончился. Они шли пешком вдоль затянутой туманом улицы, придерживаясь нескончаемой стены домов, потому что уже за пару-тройку шагов всё вокруг приобретало неясные очертания, а за десяток — не было видно ни зги. Девица чуть отстала. Самострел глядел горбуну прямо в спину, точно меж искривлённых лопаток. Он шёл, хромая. Ему не хватало его посоха, и он поглядывал временами на тот, что держал в руках Сет.

Сет тоже шёл, прихрамывая, на каждом шаге наваливаясь на посох всем своим весом. Он выглядел много, много хуже, чем тогда, на троне столицы нищебродов. Он будто сгорал изнутри, мумифицировался заживо — суставы длинных тонких пальцев выпукло округлились, стали похожими на шарниры. Юродивый шагал где-то рядом, то выныривая вдруг из тумана, то растворяясь в нём. Они шли пешком, потому что в конюшне не осталось ни одной лошади, и даже экипаж, такой удобный, богато украшенный резьбой и шёлком, пропал бесследно.