Владимир Ропшинов - Князь механический

Митрополит и его провожатый, так, кстати, и не представившийся, пошли вдоль стены, пока не остановились у еще одной небольшой двери с надписью «Бомбоубежище 2 сбор. цеха и бункер». За дверью была лестница вниз, под землю, с бетонными стенами и страшными, такими ненадежными металлическими пролетами, освещенная электрическими лампочками в сетках, чтобы они, взорвавшись, никого не поранили своими стеклами. На каждом этаже была площадка с металлическими дверьми на закрутках. Они спустились на 4-й этаж вниз, и провожатый, повернув колесо на одной из дверей, пустил митрополита внутрь, после чего зашел сам и завернул колесо так, что дверь прижалась к косяку, не пропуская внутрь с лестницы, если он вдруг там окажется, удушливый газ.

Начальник Главного артиллерийского управления генерал от артиллерии Маниковский, заложив руки за спину, расхаживал по подземному бункеру правления Путиловского завода, обшитому дубовыми панелями, с иконой Николая Чудотворца в углу и портретом государя на стене. Генерал был высокий, худой, с боевыми орденами на кителе.

– Это черт знает что такое, – раздраженно говорил генерал, и митрополит морщился при упоминании нечистого, – вчера получаю от министра финансов записку, вот полюбуйтесь!

Генерал схватил со стола и протянул митрополиту бумажку. Митрополит взял ее и, не читая, положил рядом с собой на кресло.

– Как вам это нравится! – продолжал Маниковский. – Министерство финансов не считает возможным изыскать средства на программу довооружения полицейского воздушного флота столицы. Особое совещание программу утвердило, сам великий князь Сергей Михайлович, его начальник, программу государю докладывал, а они, видите ли, не считают возможным изыскать средства!

– Так ведь средства немаленькие, Алексей Алексеевич, – проворковал митрополит, – 265 миллионов, как-никак. Если мне память не изменяет. Слыханное ли дело?

– Если память ваша столь крепка, ваше высокопреосвященство, – злобно сказал генерал, – то вы должны помнить и то, что закупки дюралюминия для нужд строительства воздушного флота, в том числе – и по этой программе, осуществляются у указанного вами общества, и цена этого дюралюминия, мягко скажем, далеко не самая низкая.

– Да уж помню, ваше превосходительство, – сухо сказал Питирим, – помню прекрасно. Только мне непонятно, зачем вы изволили вытащить меня со света Божьего в это подземелье? Чтобы напомнить об оказанной вами услуге? Так ведь и я в долгу не остался. Все обещания исполняю по мере возможностей. Однако нельзя же требовать от меня большего. Материал-то наш, с которым работаем, – души человеческие. Их не взвесишь, не измеришь и на арифмометре не сосчитаешь. Тут ни сроков, ни конкретных задач нельзя ставить. Потихонечку-полегонечку идем в нужном направлении.

Маниковский повернулся:

– Я все понимаю, ваше высокопреосвященство, но бывают времена, когда необходимо делать больше, чем можешь. Если мы не получим эти 260 миллионов сверх обычных ассигнований в ближайшие 2 года, все Общество Путиловских заводов ждет крах, потому что еще одну отсрочку по французским военным кредитам нам не дадут. А крах Путиловского завода неизбежно повлечет банкротство других предприятий, переданных в ведение Главного артиллерийского управления и Особого совещания. И вы знаете, что за этим последует? В первую очередь – ревизия всей деятельности.

Угроза ревизии, однако, судя по всему, не подействовала на митрополита. Он погладил рукой свою жидкую бороденку.

– И что же вы, любезный Алексей Алексеевич, от меня хотите?

– Мы исчерпали все возможности, – сказал генерал, – Сергей Михайлович ездил к государю, говорил о необходимости выделения средств на программу, но государь не сказал ни да ни нет. А это означает, что, скорее всего, нет. Владыко Питирим, только на вас уповаем. Объясните царю, как велика угроза со стороны социалистов и недобитых большевиков.

Митрополит хитро прищурился.

– На меня только и уповаете, ваше превосходительство? А я слыхал, есть у вас и еще одна надежда… Вавилонскому богу, говорят, вы фимиам курите. А он за это вас науке обучил, как мертвых людей живыми делать и ими повелевать. Грех это великий, Алексей Алексеевич, грех: идолопоклонничество. От Бога истинного отстаете. Хуже нигилиста-атеиста. Тот хоть вообще ни в какого Бога не верует, а вы – дьяволу под маской Бога поклоняетесь!

– Не понимаю, о чем вы, – ответил генерал.

– Ну, раз не понимаете, так я и пойду. – Питирим оперся на свой митрополичий посох и, перенеся на него тяжесть своего грузного тела, поднялся из кресла.

– Относительно вавилонских дел вы плохо информированы, – глядя в пол, сказал генерал, – там все совсем не так.

Митрополит усмехнулся.

– А вы расскажите мне, Алексей Алексеевич, – сказал Питирим, – покайтесь, как идолу бесовскому поклонялись. Покайтесь, голубчик. Авось Бог простит, и не будет ревизии.

Маниковский посмотрел на Питирима и подумал, что если сейчас выстрелит в его жирное тело, дряблые старческие складки которого напрасно скрывала ряса, то никто и не узнает, где митрополит окончил свои дни. И любая печь Путиловского завода переварит его со всеми костями в своем нутре за несколько секунд. Эта мысль была простой и ясной, и исполнять ее нужно было немедленно, пока митрополит находился в бункере в 8 саженях под землей, в самом сердце огромного завода, на который он приехал втайне.

Питирим как будто понял, о чем думает генерал. Он вздрогнул, сделал шаг назад, чуть не упав в кресло, из которого встал, и поднял руку в бессмысленном защитном жесте. Его глаза со страхом впились в Маниковского, и это спасло митрополиту жизнь. Он стал таким беззащитно-неловким, что сама мысль об угрозе с его стороны в этот миг показалась генералу нелепой. Нет, не нелепой, потому что такие тщедушные всегда и подливают яд в кофе, но – не важной. 265 миллионов рублей программы довооружения воздушного флота – вот что было первостепенно сегодня, а жизнь Питирима не будет важна до завтра.

– Что с вами, ваше высокопреосвященство, вам нехорошо? – кинулся к митрополиту генерал.

– Ах, что-то не поздоровилось, – прошептал Питирим, опускаясь в кресло поддерживаемый Маниковским, – что-то, знаете, Алексей Алексеевич, почудилось, и в глазах помутилось. Ах, сейчас пройдет, сейчас.

Он ахал, как старая баба, – жалобно и при этом противно.

– Так что же, Алексей Алексеевич, уважите мою просьбу? – спросил Питирим, когда самообладание вернулось к нему, и Маниковский спросил сам себя, что именно из его мыслей прочитал митрополит. – Покажете, что вы там придумали такое?

– Я, владыко, не могу такие решения один принимать, – осторожно, чтобы не насторожить Питирима быстрым согласием, ответил начальник ГАУ, – мне надо посоветоваться.