Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – штатгалтер

Левые тоже не могут победить правых по той же самой причине. Не потому, что силы почти равны, просто оружие в руках ангела не в состоянии лишить жизни другого ангела, будь он ультраправым или ультралевым и адептом предельных толерантных свобод.

Убить ангела, как я слышал не раз, может только смертный, ибо смертный это такой монстр, что убить может всех и всякого. Но, к счастью, Бог не дал свинье рог, иначе бы всех перебодала. Говорят, что и крыльев потому не дал, хотя свинья и просила, тогда бы и небо все изрыла.

И, конечно, простым мечом или копьем ангела не убьет и даже не поцарапает никакой смертный. Вообще неизвестно, чем смертный может убить, если даже мечом самого ангела не в состоянии ранить ни его хозяина, ни другого ангела.

Получается, вроде бы оставлена крохотная возможность, однако воспользоваться ею некому. Догадайся, мол, сама.

Но если возможность есть, то человек такая настырная скотина, обязательно что-то придумает, изобретет, создаст. Тем более насчет убить. Это строить пока не очень-то умеет да и не шибко любит, зато убивать научился еще у муравьев, что единственные на свете ведут войны против таких же точно муравьев, потому и развились так, как никто другой в их насекомьем мире.

В кабинете походил взад-вперед, сердито сопя и всхрюкивая в такт гениальным мыслям, они с каждым поворотом справа налево и слева направо все гениальнее и несбыточнее.

Сэр Жерар несколько раз заглядывал встревоженно, однако я отмахивался, дескать, не мешай, король изволит мыслить о высоком, короли вообще мыслят только о высоком, даже когда заняты низменным и очень низменным, но орлам, как уже говорил, случается и ниже кур…

Когда ничего больше в голову не лезло, хотя некая цель наконец-то трудно и смутно формируется в черепе, я прокричал уже в отчаянии и надежде:

— Тертуллиан… Тертуллиан… Мне нужна твоя помощь!!!

Дверь из коридора распахнулась, с жутким грохотом и лязгом ворвались двое с обнаженными мечами в руках, а следом трое с копьями. Все в железе с головы до пят, зубы оскалены, глаза горят жаждой зарубить хоть кого-нибудь и тем самым доказать свою необходимость.

— Ваше Величество?

Я сказал сердито, на самом деле скрывая неловкость:

— Это я так молюсь… истово. Истово и нараспев. С выражением. Идите-идите… Разве «Тертуллиан» похоже на «Караул»?

Ульман проворчал:

— Мы не поверим, что Ваше Величество когда-либо прокричит такое поганое слово.

— Тогда ваша служба, — сказал я, — не так уж опасна и трудна. Идите бдеть в коридоре… Кто проиграет в кости и всю одежду, тот будет ходить голым!

Айсватер вскрикнул в ужасе:

— Ваше Величество!

— Вы на службе народу, — подчеркнул я. — А народ — это я, поняли? Потому бдите и будьте. А теперь пошли отседа, пока я вас не поубивал в неудержимом монаршем гневе!

Они вышли, второй раз орать Тертуллиану я не стал, если мой глас остается вопиющим в дворцовой пустыне, то, как ни повышай голос, все равно не услышит, а если услышал и не пришел… что ж, у меня меч Вельзевула, это его могло окончательно отвернуть от такого ученика, почти помощника ада, а то и вовсе его исчадия.

Выждав, я позвал уже хоть и не совсем шепотом, но негромко:

— Логирд… Логирд? Ты мне нужен…

Через пару мгновений в кабинете мелькнул клочок тумана, рядом раздался полный достоинства голос:

— Ваше Величество?

— Логирд, — сказал я, — фон Темрунг… как отпрыск старинного и благородного, потому крайне бедного рода, ты понимаешь, как трудно отыскать того, кто крайне нужен?

Он повис передо мной в воздухе: крупный и массивный, глаза выпуклые, нос крючком, тяжелая нижняя челюсть с раздвоенным подбородком, широкий рот и мясистые губы, — такие чаще бывают тайными советниками королей, а то и канцлерами, но он свободолюбиво избрал мученический путь недопонятого современниками ученого.

— Ваше Величество, — сказал он невозмутимо, — я не понял, при чем тут намеки на бедность моего рода? Я несколько поправил его финансы, когда стал некромантом. Некромантия — не очень почетно и уважаемо, зато прибыльно и действенно, что вы, как политик, оценить должны. Пожалуйста, сформулируйте свой вопрос так, чтобы я по своей слабости ума понял.

— Мне нужен совет, — ответил я.

— Ваше Величество? Вам?

— А почему мне низзя?

— Вы же теперь монарх, — ответил он.

— Я демократичный монарх, — пояснил я. — И всенародный самодержец. Потому мнение народа мне вовсе не безразлично… совсем уж.

— Как присутствующий здесь народ, — сказал он, — позвольте спросить, в чем заключается ваш вопрос, Ваше Величество?

Я тяжело вздохнул.

— Нет, это не твое поле, успокойся. Некромантией заниматься хоть и хочу, но не буду. Политика еще некромантнее!

— За что вас и уважаю, — сказал он, — как некроманта высшего уровня. Политики — это некроманты экстра-класса.

— Дело касается сущности, — сказал я, — что находится от тебя на другом конце карты. Или на другом полюсе. Я имею в виду, не поверхность земли. В общем, я хотел докричаться до Тертуллиана…

Он вздрогнул, по нему прошла волна, искажая черты лица и всей видимой части фигуры.

— Понятно, — сказал он хмуро, — это да, не мое.

— А ты его там не встречаешь, — спросил я, — где-то?

Он покачал головой.

— Нет, мне те сферы недоступны. Впрочем, ему мои тоже.

— Жаль, — сказал я со вздохом. — Ничего, устроим демократию, никаких закрытых клубов, никаких тайных обществ, все отнимем и поделим… Ладно, извини, что побеспокоил.

Он поклонился.

— Ваше Величество, — напомнил он почтительно, — вы мой сюзерен. Как ваш вассал, я счастлив, когда вы произносите мое имя. И втройне счастлив, если бываю полезен некроманту не доступных мне уровней.

— Да-да, — сказал я, — я тоже счастлив. Король силен своими вассалами.

— Кланяюсь, — ответил он с предельной уважительностью, — и отбываю с вашего позволения.

Я сделал милостивый жест кончиками пальцев, отпуская такого несколько странного вассала. Логирд не стал исчезать моментально, а, соблюдая церемониал, отступил, кланяясь, и вдвинулся в стену.

Вернувшись к столу, я только собрался сесть, как весь кабинет залило ослепительным светом. Все разом исчезло, словно меня внесло в центр Солнца или в начало Большого Взрыва, когда свет был яркий и еще предельно чистый.

Я поморгал, глаза не слепит, даже непривычно, из плазменного огня выдвинулось огромное грозное лицо с сердито сдвинутыми бровями.

— Чего орешь, — прогрохотал он африканским голосом. — Не личит рексу визжать, как недорезанная свинья!

— Я не визжал, — возразил я. — Это искажение пространственно-временного континиума. У меня голос и тембр уверенного и видящего будущее своей страны и народа политика.