Наталья Павлищева - Фаворитка

В логике мадам не откажешь, Гастон был в Люксембургском дворце, только Большом, который построила его мать – королева Мария Медичи. Там же жила его единственная дочь Анна, прозванная Великой Мадемуазель.

Если бы между нами с братом короля что-то было, то это идеальный вариант, ему достаточно сделать несколько шагов, чтобы оказаться в моей спальне.

Мари не знала, как к этому относиться, просто еще не придумала. Она лишь фыркнула, как рассерженная кошка:

– Можете идти.

– Благодарю вас, мадам…

Мне удалось переправить Луи записку, чтобы не приходил, это опасно.

Несомненно, герцогиня установила слежку, но так ничего и не узнала. Слежку я заметила и не преминула при встрече пнуть свою «благодетельницу»:

– Вы спугнули моего любовника, мадам.

– Вам давно пора домой, Анна.

Она подчеркнуто называла меня по имени, словно указывая на мое место, нет, не среди близких людей, а среди слуг.

Я наслаждалась тем, что выводила Мари из себя.

– Вы забыли, что я жду назначения Мазарини.

– Вам этого не поручали! Сен-Мар казнен.

– А как же результаты?

Иногда я вдруг заводила беседу на тему «а не остаться ли?», чем ввергала Мари в бешенство.

– Вы полагаете, что я вечно буду вас содержать?

Кардинал вернулся едва живой, король несколько бодрей. И это «бодрей» неожиданно сильно сказалась на мне.

Мари окончательно переехала в Пале-Кардиналь, чтобы ухаживать за умирающим дядюшкой, но мы с Луи не встречались, теперь уже он уехал в свое имение по делам. Звал меня с собой, но это невозможно.

Умерла королева-мать Мария Медичи, умерла бесславно – в изгнании, всеми забытая и отверженная. Говорят, произошло это в доме Рубенса, который написал столько её портретов в свою бытность в Париже.

Кардиналь тоже умирал… Я немало времени проводила в Пале-Кардиналь, возясь все с теми же котами Ришелье. Моя аллергия на кошачью шерсть не позволяла жить там постоянно.

Однажды Мари попыталась намекнуть, что в Пале-Кардиналь мне ловить нечего, мол, для меня и Малый Люксембург слишком хорош.

– Я согласна подождать вас там, мадам.

Она понимала, что я имею в виду – кардинал завещал Пале-Кардиналь королю, потому сразу после его смерти герцогиня вернется в Малый Люксембург. Конечно, она получит большие дивиденды от смерти дядюшки, но дворца лишится. Как и защиты.

Герцогиня прекрасно это понимала, как понимала и необходимость подружиться с королевой. Думаю, только поэтому она не выставила меня вон, рассчитывая использовать, как буфер между собой и Анной Австрийской. Иначе ночевать бы мне на улице…

Думаю, эта ведьма даже в комнату с дверью меня бы не пустила.

Я была в Пале-Кардиналь, когда король пришел продемонстрировать полагающееся сочувствие больному, а скорее, убедиться, что кардинал и впрямь готов умереть раньше него самого. Оба, что называется, дышали на ладан, то есть, были полутрупами, но ни один не желал отправиться в вечность первым. И тот, и другой уже бывали при смерти по-настоящему, когда им даже священника вызывали для отпущения грехов, и оба все же выздоравливали.

Ришелье прошлый раз буквально поставило на ноги письмо королевы, а вернее, добытый мной текст секретного договора. Второго подобного средства у нас не было, кроме того, мы прекрасно знали, что время кардинала Ришелье пришло, послезавтра его земная жизнь прервется.

Существует много вариантов прощальных речей монарха со своим министром, но никто не знает, как было в действительности, потому что, войдя в будуар Ришелье вместе с Вилькье и адъютантами, Людовик почти сразу отправил их прочь. Королю и кардиналу было о чем поговорить наедине в последние минуты.

Потом туда вошел мэтр Шико зачем-то с яичными желтками, словно ими можно вылечить плеврит, снова Мари, попросту не замечавшая меня в последние дни, духовник кардинала, слуги… Я оставалась во внешней комнате, боясь там сделать что-то не то.

Из будуара, наконец, вышел король, против воли его глаза слезились. Не думаю, чтобы от жалости к умирающему или от сожаления, что уходит тот, кто столько сделал за него и вместе с ним. Нет, мне кажется, Людовик уже представлял себя на месте умиравшего Ришелье. Ни для кого не секрет, что Его Величество очень болен, и каждая следующая болезнь может оказаться последней. После смерти в июле этого же года матери Людовика – королевы Марии Медичи, – а теперь вот кардинала, король не может не думать о том, что теперь его очередь.

Не знаю, как получилось, но когда Людовик кашлянул, у него в руках не оказалось платка, а многочисленные адъютанты этого не заметили. Зато заметила я и быстро протянула свой, свежий, новый, чистый и, конечно, надушенный. На белоснежном творении безымянных ткачей и вышивальщиц расплылось красное пятно – Людовик уже давно кашлял кровью, старательно скрывая это ото всех. Он смущенно скомкал платок: – Благодарю, мадемуазель… Я присела в реверансе:

– Ваше Величество…

Всего несколько мгновений. Знать бы к чему они приведут!

– А… это вы? Вы, кажется, родственница кардинала?

– Да, Ваше Величество.

Да уходи ты уже! Но король задержался.

– Мы хотим, чтобы вы были в числе придворных дам.

Чуть не ответила: а мы, мол, не хотим. Буквально прикусив язык, присела в реверансе:

– Это для меня большая честь, Ваше Величество.

Забот у него других нет! Наставник и многолетний премьер-министр при смерти, последние часы доживает, а он придворных дам себе приглядывает.

– Мы распорядимся.

Глядя вслед королю, я костерила его на чем свет стоит.

Подошла взволнованная Мари:

– Что случилось, о чем с тобой беседовал король?

Я пожала плечами:

– В ответ на протянутый платок сделал меня придворной дамой.

– Что?!

– Не верите, герцогиня, догоните Его Величество и расспросите.

– Анна, ты дура? К Сен-Мару и Мсье в придачу не хватает только короля.

Мне хотелось её позлить.

– Сен-Мар казнен, Мсье не в почете, а чем плох король?

– Фавориткой желаете стать?

Я снова пожала плечами:

– Почему бы и нет?

Герцогиня фыркнула и отправилась в комнату к кардиналу. Сообщать ему новости? С нее станется…

Теперь я относилась к Мари слишком настороженно, зная, что ради собственной выгоды она спокойно меня предаст. А еще она страстно желала, чтобы я поскорей вернулась в свое время. Но я все тянула, сначала якобы убеждалась, что Сен-Мар казнен, теперь, что Мазарини заступит на место Ришелье, а потом чем буду объяснять свое упорное нежелание покидать сей райский уголок под названием «Париж XVII века»?

Мари понимает, что я жду чего-то, что составляет секрет, а потому бесится. Пока она ничего не предпринимает, потому что все время подле умирающего дядюшки, и я ей нужна для дружбы с королевой, но вот-вот мы с ней останемся один на один, и тогда можно ждать любых гадостей.