Наталья Павлищева - Фаворитка

Разум подсказывал, что Мари права, мне пора уходить, и как можно скорей, пока действительно не попала в орбиту внимания короля, но я не могла сделать этого, не увидев еще хоть раз Луи. Я должна посмотреть ему в глаза и понять, что та ночь в затерянной таверне на дороге не была случайностью, что он любил меня не потому, что оказался в одной комнате и одной постели, а наоборот, оказался в этой постели, потому что любит.

Мари этого не объяснишь, к ревности человека, который не может вернуться и еще несколько столетий будет проживать фактически чужие жизни, добавится ревность женщины, моя опекунша неравнодушна к Луи. Я понимала её состояние, саму даже попытку представить Мари в объятьях Меркера приводила в бешенство, но я считала, что имею право ревновать.

И тут же осаживала сама себя: какое? Герцог де Меркер, как и его брат, волен просто переспать с кем угодно, от него не убудет, как и спасти от гибели. Он не вмешивается в политику, потому не бывает в ссылках, но уж о любовных похождениях герцога известно немало. Нет, не так, известно как раз таки мало, но от этого любопытство распаляется еще сильней. У самоуверенного красавца просто не может не быть моря любовниц, а скрытность Людовика в этом отношении лишь добавляет ему шарма.

Да, именно потому я должна дождаться его возвращения и убедиться, что наша близость не была случайностью.

А если была?

Тогда уйду и ручкой не помашу на прощанье.

От любовного томления отвлекла смерть кардинала.

Герцогиня сказала, что кардинал на предложение священника простить его врагов ответил, что у него не было иных врагов, кроме врагов Франции, а простить таковых он не вправе.

Действительно верил в это или просто игра на публику, ведь Ришелье прекрасно понимал, что станет известно каждое его слово. Кардинал умер достойно, как, собственно, и жил. Можно обвинять его сколько угодно и в чем угодно, но он старался ради Великой Франции, ради нее жил, боролся с врагами и нерешительностью короля, ради нее стал настоящим козлом отпущения. «Ваше Величество, позвольте взять роль злодея мне, оставьте себе величие». Будет ли благодарен король?

Но и самому королю осталось недолго, ходит, словно полутруп, болен от макушки до пяток, а эти идиоты врачи то и дело пускают кровь и ставят клизмы. Тут и здоровый не выдержит. Клизмы при энтероколите и геморрое!.. какое счастье, что я здорова.

Хоронили кардинала с почестями, король проститься с тем, от кого столько лет зависел, не пришел.

Народ, вопреки всяким домыслам, празднеств не устраивал, люди чувствовали, что из жизни ушел великий человек, независимо от того, был ли он всем приятен. А еще они чувствовали, что кардинала больше собственной выгоды заботило величие Франции.

Радовались при дворе. Те, кто помогал Ришелье, быстро приткнулись под крылышко Мазарини, а остальные злорадствовали, словно в смерти кардинала была их заслуга.

Посмотреть на умершего кардинала пришли даже те, кто при жизни обходил его стороной, делая крюк в десять лье.

Заметив Марию де Гонзага, я подошла ближе.

– Пришли убедиться, что кардинал действительно мертв? Кстати, текст договора он все же получил, зря вы отправляли за мной своих псов.

Они остались лежать в лесу под Орлеаном… Она вскинула на меня глаза:

– Что вы будете делать без защитника? Или надеетесь на помощь Мазарини?

Я не выдержала:

– Зачем вам был нужен этот павлин Сен-Мар? – Лицо герцогини при этих словах побелело, но возразить она не успела, я договорила то, на что решилась. – Вы будете королевой Польши, королевой, а не супругой глупого премьер-министра, которого недолго и сместить.

Глаза Марии вспыхнули непонятным огнем:

– Откуда вам известно о Польше?

– Да, сначала супругой одного короля, потом его брата. Обратите свои взоры туда.

Я не помнила имя польского короля, а потому поспешила отойти. Стоило вернуться на свое место, вспомнила – это король Владислав и его младший брат Ян Казимир.

По реакции Марии поняла, что о Владиславе она знает и принять предложение только что овдовевшего короля готова. Её можно понять, что делать в Париже после произошедшего, да и лет герцогине немало, никакое имя, никакое приданое не компенсируют прожитые годы, а позор из-за связи с казненным Сен-Маром еще не скоро смоется. Хотя в салонах ни её, ни Сен-Мара виновными не считают, скорее наоборот, чтут жертвами кардинала.

Но кардинал умер, скоро все забудется, куда тогда деваться Марии?

Я снова скосила на нее глаза. У Польши будет прекрасная королева! Это лучше, чем плести интриги при французском дворе. Правда, пока никто не знает, сколь блестящим станет он при следующем короле – Людовике XIV.

Снова осень, я уже год в Париже XVII века, давно пора возвращаться, но меня держало одно: Луи. Не попрощавшись с ним, я уйти не могла. Но Луи все не возвращался в Париж. Он прислал мне три письма, полных любви и обещания не выпускать меня из объятий, и при этом не слишком торопился. Что это значило? Была ли там действительно занятость делами порученного ему Прованса или очередная интрижка, оборвать которую он не торопился?

Написать, что я спешу, что мне пора исчезать, я не могла, поэтому молча страдала.

После смерти кардинала прошла неделя. Герцогиня не торопилась возвращаться в Малый Люксембург, и я прекрасно понимала почему. Ей хотелось наказать меня за внезапный успех и вынудить уйти в свое время. Официально мы носили траур по кардиналу, потому могли нигде не появляться.

Мари мстила мне еще одним способом: она забрала из дворца слуг и прекратила выдавать деньги на содержание. Со мной остались только четверо, но и этих четверых нужно кормить, нужны свечи, нужен корм лошадям, нужно есть самой. Началась война нервов, кто кого перетерпит.

Через пару дней, когда оказалось нужно платить по счетам булочнику и за привозимые дрова, я достала из шкатулки нитку жемчуга и отправилась к ростовщику. Жемчуг настоящий, но ростовщик попытался сбить цену, объявив, что он фальшивый. Я была в маске, чтобы никто не узнал, однако не заметить сердитый блеск моих глаз мерзкий паук не мог.

– Притушите блеск своих глаз, мадам, я не мотылек, чтобы лететь на него, как на огонь.

Берите то, что предлагаю, или уходите.

Я молча забрала у него из крючковатых пальцев жемчуг и спокойно вернула в бархатный мешочек.

– Вам никто не даст больше. Или вообще обвинят в краже.

– Фальшивого жемчуга? – усмехнулась я, открывая дверь из его каморки.

Он бросился следом, если это можно так назвать – зашаркал, канюча:

– Дам больше. В два раза. Больше, чем вы просите.

Я только покачала головой, понимая, что ничего хорошего не выхожу. Зря пришла, я не представляла, сколько могут стоит драгоценности или популярный жемчуг, меня могли не только обмануть, но и ограбить.