Наталья Павлищева - Фаворитка

Но эта попытка показала следующую сложность: на что жить, если останусь? Идти в служанки или оставаться приживалкой у Мари?

Домой вернулась в отвратительном настроении, решив, что если через два дня Луи не приедет в Париж, переходить в свое время.

В вестибюле ко мне бочком подошел Гийом… Если сейчас скажет, что нужно платить еще кому-то, отправлю всех кредиторов к Мари, в конце концов, особняк её, пусть и платит.

Но Гийом сказал иное:

– Мадемуазель, вы видели, как погиб Бийо?

– Да, Гийом, он дрался, как лев, защищая меня. – Он действительно умер?

Не могла же я сказать, что видела труп бедолаги, когда герцог платил хозяину постоялого двора, чтобы тот похоронил убитых?

– Едва ли можно выжить, будучи проткнутым шпагами с двух сторон.

– Он бился против двоих?

О Бийо должна остаться хорошая память, он заслужил. Я кивнула:

– И он, и Шарль погибли просто героями. Мне повезло, я всего лишь ранена.

– Я это вот к чему… Бийо копил деньги… они остались… может, вы возьмете, это лучше, чем носить вещи к ростовщикам в заклад.

– Я не знаю, можно ли, Гийом.

– Мадемуазель, вы не герцогиня, ей я бы не отдал.

Мари, видно, прилично благодарила Бийо за услуги в спальне, Гийом принес увесистый кошель, на содержимое которого можно было скромно содержать дворец не меньше месяца.

Но ведь я и не собиралась закатывать балы.

Бийо спасал меня даже после смерти.

Глядя, как я вытираю непрошеные слезы, Гийом пробормотал:

– Полно вам, мадемуазель… Вы не герцогиня…

Хм… похоже, в устах слуг это комплимент.

Заползла подленькая мыслишка, что я не вправе бросить слуг одних, пока в Малый Люксембург не вернется хозяйка. Это давало мне возможность немного подождать… еще чуть-чуть…

Конечно, причина была в другом. И эта причина почему-то не торопилась в Париж. Почему?

Был бы мобильный, позвонила, поинтересовалась:

– Луи, где твоя совесть?!

Нет, не позвонила и не поинтересовалась, я гордая. Вернее, если и позвонила, то весело щебетала безо всяких вопросов с вопросительновосклицательными знаками. Никогда и никому не вешалась на шею, если не торопится, значит, есть кто-то дороже меня.

Герцогиня вернулась в Малый Люксембург. Причин было несколько. Пале-Кардиналь теперь принадлежал королю, ей дорого было бы содержать огромный дворец, но главное – королева звала меня к себе! Да, Его Величество пожелал видеть мадемуазель дю Плесси в своей свите, королева была не против, памятуя мои заслуги перед ней самой.

Везти меня ко двору предстояло герцогине д’Эгийон, кому же еще, родственников-то у меня нет.

Пришлось Мари со мной мириться. Вернее, это было просто перемирие.

А заодно и вернуться во дворец.

– Много наделала без меня долгов?

– Напротив, даже оплатила твои. Ты же покинула дворец, не заплатив булочнику и за дрова.

Она только заскрипела зубами, не задавая вопросов о том, где я взяла деньги. Все драгоценности были на месте, дорогие вещицы тоже…

А вот выделить сумму на то, чтобы немедленно сшить черное платье (мы же в трауре по кардиналу), соответствующее представлению ко двору, пришлось.

Королева приняла меня милостиво, конечно, не в парадном зале, но и не в кабинете. Король тоже. Я сыграла с ними в карты, мы с Её Величеством выиграли у Его Величества с маркизом Вервеном, главным гофмейстером дворца.

Потом Его Величество объяснял мне премудрости игры на бильярде. Этот бильярд еще сильно отличался от нашего, я помнила, что во времена следующего короля он уже будет похожим, а при Людовике XIII еще занимались практически гольфом на столе – лопаточками с длинными ручками пытались загнать мяч в крошечные ворота. И это вместо кия и лузы! Такой бильярд мне совсем не понравился, но говорить об этом не стоило.

Король с куда большим увлечением говорил о том, что требовало движения, силы, ловкости, выносливости – игре в мяч, верховой езде, плавании, охоте. Он заявил, что сыновей непременно нужно учить плавать.

– Зачем? – удивилась королева. – Разве для этого нет лодок?

– Чтобы они стали мужчинами.

Я услышала, как кто-то из дам хихикнул:

– Разве для этого не нужно нечто другое?..

Людовик сделал вид, что не услышал гадкий намек.

Мне король сказал, что хотел бы побеседовать и вернуть платок, который получил в качестве помощи.

– Я пришлю за вами, мадемуазель.

Что я могла ответить, только присесть: – Да, Ваше Величество…

Королева даже глазом не повела, но я знала, что и она не против, потому что лучше я, чем снова какой-нибудь Сен-Мар. Да и королю явно недолго осталось.

Обратно ехали с герцогиней молча.

Страшно трясло. Я уже год в Париже, а привыкнуть к каретам не могла. Рессоры никудышные, оббить скамейки и стены чем-то мягким в голову не приходит, укладывают горы подушек и перин, которые от тряски съезжают. Стекол в дверцах нет, когда жарко, внутри пыль стоит столбом, если холодно – зуб на зуб не попадет.

Дверцы закрываются, конечно, кожаными или легкими шелковыми занавесками, но занавески не пропускают свет, если закрыть, становится совсем темно.

Но главное – тряска. Дорог как таковых нет. Европа напрочь забыла достижения Великого Рима, когда мощенные камнем дороги были глаже асфальтных, по ним катись – не хочу.

По дорогам XVII века, переваливаясь из одной ямы в другую, завязая по ступицы колес в грязи или поднимая невообразимую пыль, с комфортом не проедешь. После нескольких часов, проведенных в этих поистине тюрьмах на колесах, чувствовали себя, словно после дня тяжелой работы.

Разговаривать в карете невозможно, потому что грохот стоит страшный. Первое время своего пребывания я в ужасе оборачивалась или подскакивала к окну, заслышав этот грохот. Ничего удивительного – деревянная колымага на деревянных колесах громыхает по камням или колдобинам.

Дома Мари не выдержала.

– Анна, тебе пора уходить. Чего ты ждешь? Ты все выполнила, Арман должен открыть дверь.

И тут ей на глаза попало только что доставленное письмо от Луи.

Она переводила взгляд с письма на меня и обратно раза три, нет, не пытаясь понять, она умная женщина, все поняла сразу, она не могла поверить.

Я демонстративно открыла лист, прочла, усмехнулась:

– Ты спрашивала, чего я жду? Вот этого – герцог завтра приезжает. Попрощаюсь и уйду.

– Попрощаешься? Ты с Меркером попрощаешься? Это он был твоим любовником, а мне голову морочила Гасторном Орлеанским?!

По мере того, как она говорила, тон повышался.

Я попыталась успокоиться:

– Мари, угомонись. Гастона ты придумала сама. А Луи спас меня от тех, кого Мария де Гонзага тогда отправила следом за мной после твоего предательства. Ты же не поинтересовалась, куда делись Бийо и Шарль, и как спаслась я сама.