Александр Золотько - Цель - Перл-Харбор

С Рузвельтом Орлов разговаривал всего полчаса. Сообщил о плане, сказал о гарантиях Сталина и указал, как президент может получить подтверждение слов Орлова у премьера Сталина.

Рузвельт был подчеркнуто сух. Ему явно не нравилось, что придется так поступать с собственным флотом, но спорить президент не стал. Уточнил детали, бегло просмотрел и вернул представленные Орловым бумаги — тут без них обойтись не удалось, но Рузвельт понимал, что Орлов не станет их хранить дольше необходимого.

— Представляю себе их разочарование и потрясение, когда окажется, что японские бомбы и японские торпеды работают очень эффективно, — выслушав Орлова, сказал Игрок. — Какой они испытают ужас, узнав о Перл-Харборе и «Принс оф Уэлс»… Голос Рузвельта будет дрожать во время выступления совершенно искренне, а Черчилль, наверное, напьется седьмого декабря, поняв, что корабли адмирала Филлипса он отправил на заклание. И адмирал это поймет, поэтому не уйдет с мостика тонущего линкора. Они во всем обвинят Ямамото, не Сталина же им обвинять. И в сорок третьем выследят и убьют адмирала, чтобы он никому и ничего не смог рассказать. А Шорт и Киммель, выполнявшие распоряжения президента, будут только оправдываться, рассказывать, что все сделали правильно, и будут молчать о требованиях Рузвельта, потому что иначе простым увольнением со службы они не отделаются, а будут казнены и покрыты позором… Японцы арестовали Зорге и держат его в тюрьме, в надежде, что он станет некоей гарантией от вступления Советского Союза в войну. Бедняга Рамзай не стал молчать, сообщил, что является советским разведчиком, но Москва этого не признала. Сталин сделал вид, что не знает ни о каком Рамзае.

Игрок вздохнул и покачал головой.

— Это ведь почти драма! Приключенческий роман… Японцы держат Зорге, чтобы он мог подтвердить и рассказать в случае необходимости, как все происходило с переговорами, но после гибели Ямамото в сорок третьем, и когда стало понятно, что американцы прекрасно справятся и без помощи русских, японцы Зорге повесят… Седьмого ноября — очень символично. Американский конгресс в пятьдесят первом затеет расследование, попытается доказать, что советская внешняя разведка натравила Японию на США… Единственный случай в истории этой войны…

Ветер, налетев со стороны гавани, взлохматил прическу Игрока, тот достал из кармана гребешок и расчесал волосы.

— Я уже довольно давно занимаюсь всем этим… — Игрок сделал неопределенный жест, словно хотел охватить рукой весь горизонт. — И меня удивляет, как мелочи, на которые никто не обращает внимания в реальной истории, вдруг срабатывают в наших операциях, подтверждая, что все мы делаем правильно. Вот и тут, судьба Зорге — мелочь, в общем-то, на фоне всего остального, но как индикатор работает великолепно. Для здешних исследователей — загадка. Кто вы, доктор Зорге? А для немногих посвященных — демонстрация того, как небольшая утечка информации становится основой для легенды. И не более того… И это тоже отметил в своих бумагах Торопов.

— Ваш прекрасный незаменимый Торопов, — сказал Орлов.

— Да, прекрасный. Нет, не незаменимый. Незаменимых людей нет… Кстати, а о разговоре со Сталиным вы так ничего и не сказали, поручик.

Самолет прошел над самыми крышами домов, люди, останавливаясь, махали пилоту руками и что-то весело кричали. Жители Гонолулу еще не боялись самолетов над своей головой. И не будут бояться еще двенадцать часов.

— А разговор со Сталиным, в общем, состоял из двух фраз. — Орлов посмотрел на свои часы и опустил руку. — Он сказал, что очень сожалеет, что мне пришлось принимать такое непростое решение.

— Вам? — Бровь на лице Игрока переехала вверх, изогнулась, как гусеница. — Впрочем, это не важно. Если Иосиф Виссарионович хочет так считать — пусть считает. Но эта была первая фраза. А вторая?

— Вторая… Он еще раз просмотрел бумаги Торопова, особенно внимательно ту страницу, где перечисляются требования к летчикам — опыт, профессия, семейное положение… Покачал головой и сказал, что надеется… очень надеется, что подобный человек не будет жить слишком долго.

— Так и сказал? — Игрок сделал вид, что удивился. — Надеюсь, вы ему этого не обещали? Вы ведь не любите врать, а жить Торопов будет долго. Значительно дольше, чем вам и Сталину хотелось бы…

— Я Сталину ничего не обещал, кроме того, что Япония не станет нападать на СССР в сорок первом году.

— Вы очень честный человек, Орлов! — сказал Игрок. — В любом случае я вас поздравляю, поручик. Кризис преодолен. Осталась ерунда. Убить пару-тройку тысяч человек и исковеркать несколько тысяч тонн железа и стали… Вас, кстати, не охватывает ужас перед глобальностью содеянного? Озноб по телу не пробегает? Может, зайдем куда-нибудь, выпьем? Вы, конечно, не получаете удовольствия ни от процесса, ни от результата, но ведь такой повод… Не захотите выпить за гибель людей — выпьем за спасение Москвы… и гибель других людей, в конечном итоге.

Орлов не ответил.

Он посмотрел на север, туда, где за горизонтом скрывается японский флот. Орлов чувствовал себя мерзко, казался себе испачканным в грязи, но скорее бы умер, чем признался в этом Игроку.

Знают ли летчики, что обратно не вернутся?

Конечно, знают.

Выполнят ли задание? Конечно, выполнят.

Торопов все точно рассчитал.

Надеюсь, сказал Сталин с брезгливым выражением лица, подобные люди не живут слишком долго. Мне тоже доводилось работать с мерзавцами, сказал Сталин, но все должно иметь пределы. И каждый должен понести наказание по делам его. Вы об этом не задумывались, Даниил Ефимович?

Но Орлов ничего не мог сделать. Он отвечал за людей, которые ему доверились. И не мог нарушать правила. Иначе Игрок найдет другого исполнителя.

Из русских относительной свободой передвижения на «Акаги» пользовались только Костенко, Сухарев и Торопов. Остальным разрешалось выходить из кают только в туалет, в столовую и, всего раз пять за две недели, на палубу.

Костенко и Сухарев своей свободой пользовались лишь для того, чтобы время от времени заходить к пилотам. Капитану и лейтенанту выделили двухместную каюту, остальные русские, что на «Акаги», что на других авианосцах, жили в отсеках по десять человек. Около семидесяти человек на каждом корабле.

Кого из японцев и куда выселили, чтобы освободить жилплощадь пассажирам, Костенко не интересовало. Его сейчас вообще мало что интересовало. Он знал дату завершения похода, знал, чем именно закончится этот поход, и ждал, когда придет срок.

Два раза за все время плавания он смог уговорить Торопова и японцев, чтобы ему разрешили побывать на других авианосцах и переговорить с летчиками. Хоть как-то их поддержать.