Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне

— Я за него, — изобразил улыбку Самохин.

— Понятно. Так, может, вы и судья сразу?

Старший лейтенант досадливо цикнул уголком рта:

— Вот тут нет. А жаль. Меньше бы возни было. Ну, хватит обмена любезностями. Рассказывай, по делу.

— А смысл? — спросил Леха, горько усмехнувшись. — Все и так ясно.

— А ты расскажи-расскажи, мне интересно послушать, как ты все это повернешь. Кстати, за что в штрафбат попал?

— Командира своего со злости чуть не застрелил.

— Вон оно как… — с показушным прискорбием вздохнул Самохин. — Ну давай, продолжай.

Алексей рассказал все, как есть, опустив только свое нахождение в бункере с женщинами. По его мнению, это никак не способствовало смягчению ответственности.

Следователь что-то записывал, задавал уточняющие вопросы. Когда дело дошло до эпизода с нахождением в разрушенной квартире, где парни укрывались от оп о зеров, старший лейтенант весь преобразился. От ленивого, скучающего офицера ничего не осталось. Перед Чечелевым сидел собранный, словно готовый к удару, боец.

— Признаешь, что прятались в том доме? — спросил он.

— Мы не прятались, а укрывались. А это разные понятия. В траншее тоже укрываются от обстрела. Понимаете, о чем я, гражданин следователь?

— А то как же, — кивнул Самохин. — Мы ж коллеги как-никак. Оба понимаем значение тех или иных терминов для следствия и судебного разбирательства. Но только вы там именно прятались. Как раз в то время, когда шел бой. В траншеях действительно укрываются. Так их и отрывают для целого подразделения, а вы отсиживались в этой квартире, вовсе не похожей на траншею.

— Мы вели оттуда огонь по оп о зерам. Или вы, гражданин следователь, не знаете, что в условиях городского боя солдаты часто укрываются в разных строениях? Это нормально. Почему этот факт вы ставите нам в вину?

— Потому что с трусами только так и надо, — жестко парировал Самохин. — У вас, у трусов, на все есть объяснение и причина, почему вы поступили именно так, а не иначе. Кто докажет, что вы вели огонь, а не спрятались где-нибудь в ванной или в туалете, чтобы ненароком шальной пулей или осколком не убило? Кто подтвердит, что вы не собирались перейти на сторону Объединенной Оппозиции? — Старший лейтенант навалился грудью на стол, пожирая глазами допрашиваемого. — А что? Вы ж штрафники. Смертники, можно сказать, чего уж там, все всё понимают. Шансов на выживание практически никаких. Так почему бы не переметнуться к врагам? А тут такая накладка вышла — наши опять в наступление перешли. Пришлось выходить. Прострелить себе что-нибудь не пробовали? Госпиталь, амнистия…

— Все. Больше ничего говорить не буду, — глухо ответил Чечелев.

— Мне больше и не надо, — хмыкнул Самохин. — Автограф на протоколе поставь. Вот здесь напиши — мною прочитано, с моих слов записано верно.

Алексей подписал, где указали.

Следователь нажал кнопку обычного дверного звонка, укрепленного под крышкой стола.

В дверях немедленно возник конвойный.

— Увести, — приказал старший лейтенант. — И давай сюда Гусева.

У дверей Леха оглянулся, задержался на миг и сказал:

— Знаешь, че, старлей, не жалею я, что не доучился на юриста. Не дай бог стал бы таким мудаком, как ты.

Самохин, прищурившись, с полуулыбкой больше напоминающей оскал, смотрел на Чечелева и молчал.

Тот отвернулся и вышел в коридор.

Когда Гусев вернулся в камеру, Чечелев спросил:

— Подписал?

Павел молчал, понурившись, сидя на шконке. Затем выдавил нехотя:

— Подписал.

— Я тоже, — ответил Алексей.

— Понимаешь, Леха, мы свои смертные приговоры подписали.

— Думаешь, изменилось бы что-то, откажись мы подписывать? Ты что, первый раз эту комедию видишь? Ну, допустим, отказались — и что? Волокиты чуть больше, только и всего. Отмудохают, как следует, да не один раз, и показания выбьют. Все равно подписали бы. Так какой смысл доводить до этого, если уже все предрешено? Хоть я и недоучка, но говорю тебе точно: здесь нарушаются все мыслимые нормы Уголовно-процессуального кодекса. В мирное время самый паршивый адвокат сумел бы нас отмазать. Но сейчас война, и наши подписи или отказ от них никакой роли не играют. Нас все равно расстреляют.

Гусев тяжело вздохнул и сказал:

— Обидно. Умирать всегда страшно, ты не хуже меня это знаешь. Сколько мы под этой смертью ходили. Но чтобы вот так, от своих… Ведь ни за что, абсолютно ни за что… Обидно…

— Может, пронесет еще? — с робкой надеждой спросил Чечелев.

Гусев невесело хмыкнул:

— Может быть. Странный ты какой-то, Леха. То уверенно заявляешь о нашем расстреле, то надеешься на чудо, которого точно не произойдет. Такое только в кино бывает да в книгах. А мы попали. И попали всерьез.

— Знаешь, командир, наверное, для тебя это неубедительно прозвучит, но немного преодолеть страх мне помогает вера в Бога. Я верю, что с земной смертью моя жизнь не закончится. Просто она перейдет в другую форму. Я покину это тело без сожалений. Как будто оставлю старую одежду…

— Это наши-то тела старые? — перебил его Гусев.

— Ты не понял. Это сравнение. Старикам смерть не менее страшна, чем молодым.

— А что дальше-то? Ну, покинешь ты свое тело. А потом?

— Потом и узнаю. Я верю, что уже не первый раз живу в этом мире. Мне, нынешнему, не дано знать, в какой ипостаси я уже жил ранее, и в этом заключается одна из сторон непостижимости и величия божественного.

Гусев катал желваки, слушая Чечелева. Ему, отрекшемуся от Бога, было не то, чтобы неприятно это слышать, совсем нет. Он чувствовал свою вину за отречение и желал получить прощение. Но простит ли его Бог за сказанное? Хоть Он и милосерден, но если от Него отворачиваются, то кого видят? Дьявола?

— Что-то слабо верится, — сказал Павел и тяжело вздохнул.

— Не хочешь — не верь. Дело твое, — тоже вздохнул Леха.

Лютый приник к уху Студента и зашептал:

— Леха, только не обижайся. Ты тут весь такой правильный, просветленный, можно сказать, а ведь скальпы снимал.

— Сатана настолько сильно удерживает всех нас, что любого, желающего освободиться от его хватки, он подвергает еще б о льшим страданиям и ввергает в пучину греха.

— Так это Сатана тебя надоумил скальпы снимать? — опять прошептал Гусев в ухо товарищу.

— Да пошел ты! — возмутился Леха.

— Не психуй, — спокойно ответил Гусев. — Лучше дальше рассказывай. Мне на самом деле интересно.

— Будешь подкалывать, не стану рассказывать, — предупредил Алексей.

— Не буду. Обещаю.

Чечелев начал рассказывать дальше.

Постепенно к ним подтянулись другие сидельцы, устроившись на лавках за длинным столом. А кто-то продолжал лежать на шконках, слушая со своих мест.

Внезапно загремел замок.