Дмитрий Лекух - Туман на родных берегах

Страшные звери.

Генетически запрограммированы на розыск и задержание бежавших заключенных, с которыми никто не церемонится.

Собаки-убийцы.

Никита с Лаврентием, одновременно поморщившись, отмахнулись от подбежавшего с докладом следователя и быстро прошли в вагон, причем Лаврентий умудрился где-то в тупике сорвать длинный стебелек бледно-зеленой железнодорожной травы и теперь его нервно жевал.

Было страшно.

Новая Россия знала, что такое терроризм.

Особенно в тяжкую годину разрухи, наступившую после победы «белого движения», и наложенных «союзниками» контрибуций: тогда было настоящее раздолье для всех этих недобитых «эсеров», «анархов», «левых большевиков» и прочих «блюмкинцев».

И расстреливали, и взрывали.

Но после победы на выборах двадцать седьмого года Национал-демократической рабочей партии Катаева, поддержанной тогда еще не подавшим в отставку Дедом, порядок удалось навести в течение двух-трех лет.

И сейчас расправа над Туркулом и его ближайшим окружением выглядела неимоверной дикостью.

А главное – с какой целью?!

Непонятно.

Лаврентий прав, милейший Антон Васильевич – человек храбрый, но недалекий, – давно уже наслаждался жизнью в своем замиренном Туркестане, ни на что не претендовал и никому не мешал.

Неужели все-таки месть?

В преддверии пятнадцатой годовщины?

…Берия, словно угадав мысли Никиты, отрицательно покачал головой.

– Нет. Это не месть, Никита Владимирович. Так – не мстят. Это – хуже. Значительно хуже. Это – демонстрация силы…

Демонстрация силы?!

Что ж, похоже.

По крайней мере, для рабочей версии – годится…

Благодарно кивнув посторонившемуся Лаврентию, Никита полез в вагон…

Вечером они снова сидели в «Арагви»: несмотря на гибель героического генерала, шашлык по-карски стоил того, чтобы им угоститься.

Пили, правда, не вино.

Водку.

Шашлык шашлыком – но, как говорится, ситуация обязывала.

У Никиты не шла из памяти молоденькая горничная из штабного вагона: с разваленным револьверным выстрелом виском, стыдливо прикрытым кокетливым и нежным русым локоном.

В ее светлых северных глазах, казалось, навсегда застыло удивление.

Падение бесстыдно задрало подол узкого серого форменного платья, и давно уже привыкшего к мертвым телам Никиту неприятно поразила нежная и пока что еще не мертвая кожа цвета теплого молока на внутренней стороне бесстыдно раскинутых и еще как будто живых узких девичьих бедер.

– Скажите, Лаврентий, – Ворчаков разливал жесткую «смирновскую» по узким лафитничкам, строго до половины, – скажите, та горничная, что лежала сразу у входа в вагон, – она же наверняка ваша сотрудница?

Берия кивнул.

– Там все были мои сотрудники, – вздыхает, задумчиво дожевывая ломтик копченого кавказского сыра. – Хотя это и не отменяет того факта, что некоторые барабанили и на другие ведомства, включая ваше. А так – да, моя…

Инспектор поморщился.

– Не жалко?

Берия хмыкнул.

– Мне всех жалко. И ее тоже. А больше всего – вас и себя. Вы созванивались с администрацией Канцлера? Во сколько нам на доклад?

Ворчаков снова поморщился, задумчиво почесал переносицу.

– Записаны на семнадцать ноль-ноль. К десяти утра будут готовы результаты экспертизы. Меня прежде всего интересует баллистика. Такое ощущение, что стреляли не из одного ствола.

Лаврентий, соглашаясь, промокнул губы салфеткой и приглашающе поднял наполненный Ворчаковым лафитник:

– Разумеется, не из одного. И Туркул, и его люди, не говоря уж о моих сотрудниках – опытные, понюхавшие пороху вояки. Даже эта девочка, которую вы только что так трогательно жалели. В одиночку их так просто не возьмешь. Меня больше интересует, использовался ли нападавшими глушитель. Причем интересует тоже… м-м-м… довольно абстрактно. Если использовался, значит, порученец почти наверняка впустил террористов, предварительно ликвидировав внешнее охранение, а потом вместе с ними ушел. А вот если не использовался – все значительно хуже. Тогда, значит, сначала они исполнили всех вместе, а потом он исполнил одного-двух союзных исполнителей, и они сейчас остывают среди остальных покойных. А сам – ушел, и его наверняка ждали. До Парада Победы нам его теперь не найти, потому как мы не имеем права отвлекаться сейчас ни на что, кроме безопасности Вождя и прочих первых лиц Империи. Вы меня понимаете?! На это и был расчет, готов спорить. Дело, разумеется, засекречено?

Ворчаков скривился, как после мексиканской кактусовой водки с кислым лаймом.

– Разумеется засекречено. Прозит, коллега. Кстати, дозы в следующий раз надо увеличить, что-то не берет, зараза… Еще как засекречено, аллюр три креста. Личным решением Вождя. Чему я, признаться, не рад. И вы меня, надеюсь, понимаете. Валентину Петровичу, конечно, виднее. Но будь моя воля, я бы все эти празднования если не отменил, то хотя бы понизил в ранге. Есть кому и кроме первых лиц Империи парады финтифлюшечные принимать…

Берия отрицательно покачал головой.

Скривился.

– Мы с вами не политики, коллега. Вы сыскарь, я – тюремщик. Политики мыслят другими категориями. Вот, к примеру, в августе в Москве пройдут Олимпийские игры, которые должны всему миру продемонстрировать верность избранного нами пути и устойчивость нашей политической системы. Их что, тоже отменять?! Как вы это себе представляете?! Пусть все идет своим чередом. А наше с вами дело в том и заключается, чтобы все в России происходило на уровне – с точки зрения столь любимой нами безопасности. Работа у нас такая…

Никита пропихнул водку единым обжигающим глотком, зажевал неимоверно острым и соленым и столь же неимоверно вкусным грузинским перцем.

Выдохнул огненно.

И снова принялся разливать.

– Да я понимаю, Лаврентий Павлович. Все понимаю…

На улице, когда они вышли, было бы уже темно, если б не гордость Новой России – повсеместное электрическое освещение.

В принципе, конечно, – тянулись за немцами, да.

Гигантский каскад гидроэлектростанций, построенных большевиками на Рейне, хоть и обошелся тысячами гектаров подтопления древних земель знаменитой и исторической Верхнерейнской низменности и чуть не обернулся новой войной дойчей с французами, потрясал воображение.

И делал немецкую электроэнергию чуть ли не даровой, что и обернулось впечатляющим ростом государственной, как и все, что есть в большевистской державе, германской промышленности.

Но и мы, как выяснилось, не лыком шиты: электрическая лампочка, благодаря неуемной энергии Вождя, дошла уже почти до каждой глухой деревушки в европейской России и на промышленном Урале, а в последние пару лет триумфально шествовала по Сибири.