Александр Лысёв - «Поворот все вдруг!». Укрощение Цусимы

– Тидеман говорит, нам бы еще несколько дней продержаться. Ну, неделю, – задумчиво произнес Жилов.

– Очень похоже на правду.

– «В Японии оскорбленные патриоты сожгли дом адмирала Того», – прочитал Жилов и сам же прокомментировал: – Зря они так. Он старался, храбро сражался… «Сам адмирал лежит в госпитале в Сасебо с тяжелыми ранениями, полученными в ходе морского боя…» В общем, понятно. Нашли, на кого все валить.

– Что ж он, и не виноват для них? – поинтересовался Веточкин.

– Война, что лотерея. Как карта ляжет, – философски заметил Жилов. – Главное – долг свой выполнить до конца. Их адмирал – выполнил.

Поручик докурил, отбросил окурок в воронку:

– Эх, жаль, мало взяли. Хорошие сигары.

– У меня наличности почти не осталось, чеки одни, – посетовал Веточкин. – А я еще у китайцев мясных консервов заказал. Обещали привезти.

– Лучше портвейна бы заказал. Или мадеры… Шампанское уже осточертело. А чеками они не берут, – подтвердил Жилов. – Им наши расписки от казначейства – тьфу! Все балакают свое: капитана, рубль – бумажка давай… Хотя сейчас блокада с моря помягче, цены на рынке упадут…

– Господин полковник идут.

Жилов и Веточкин поднялись. Третьяков привел им на смену однорукого фельдфебеля и с полдюжины легкораненых из ближайшего госпиталя. На их попечение и сдали генерала Стесселя. Впрочем, тот с возобновления обстрелов из бункера носу не казал. Команде Жилова полковник дал полдня отдыха.

– Поболтаетесь в городе, вечером жду под Высокой. Засветло туда не пройдете. Огонь плотный.

– Слушаем.

Жилов отправил своих стрелков в казарму собирать вещи.

– Если уцелели, – усмехнулся поручик.

Лошадь Жилова убило позавчера снарядом прямо на дворе. Ее съели всей командой. Седло поручик бросил, вещей у него никаких не было – все погибло от обстрела еще в июне, а новым имуществом он так и не обзавелся. Даже шинель не добыл.

– Зачем мне? Лето сейчас, – пожал плечами.

Веточкин подхватил свой тоже весьма тощий туркестанский мешок. Сходили на базар, потолкались. Погуляли по «этажерке». Японцы пускали по городу одиночные снаряды.

– Разрешите?

Ответа не последовало.

Жилов присел на скамейку рядом с мичманом, который флегматично смотрел в сторону моря с таким видом, будто он и японский обстрел находились в разных измерениях.

– Вот, полюбуйтесь, – внезапно обернулся к ним мичман, заговаривая так, словно они уже давно вели размеренную беседу. – Флота в Артуре нет. Все утоплено, искорежено, к делу не пригодно. Ничего не пригодно.

– Вы свой долг выполнили, – осторожно вставил слово Веточкин.

– А? Что? – встрепенулся мичман. – Долг? Да, конечно. Но флота в Артуре нет.

– Будет еще.

Мичман уже не отвечал, снова уходя в астрал морских далей.

Жилов начистил до блеска сапоги. Он, как заметил Веточкин, имел стойкое пристрастие чистить сапоги при любом удобном случае. Носил с собой в полевой сумке щетку и гуталин. Поручик вообще все делал сам, вестового при себе не держал.

– Пошли.

– Странный какой-то, – покосился в сторону мичмана Веточкин.

– Может, морфинист, – отозвался поручик. – Таких много при госпиталях. После ранений привыкают, а потом ходят, как с луны упавшие…

К вечеру пришли в полуразрушенное здание казарм 10-го полка. Жилов собрал стрелков. В сумерках благополучно пробрались на соседний с горой Высокой склон. Пополнение приняли с радостью. Петя встретил Егора Шолова. До полуночи тут лишь слегка постреливали. А ночью Пете Веточкину показалось, что он попал в ад.

Сначала был ураганный артиллерийский обстрел. Из окопа Петя видел, как в ночи открывали огненные пасти огромные чудовища, выплевывая в его сторону смертоносное железо. Петя вжимался в дно окопа, его полузасыпало обвалившейся с бруствера землей. И постоянно встряхивало. Продолжило трясти и после обстрела.

– Контузия! – констатировал из-за поворота траншеи Шолов и заявил: – У меня второго номера убило. Бросай винтовку и ползи сюда.

Вдвоем с Шоловым они подняли на бруствер пулемет, который во время обстрела матрос заботливо прикрывал на дне окопа собственным телом. Петя пристроился вторым номером подавать ленты.

Потом впереди стали возникать маленькие красные точки. После орудий они показались совсем не страшными. Вокруг что-то запело и зацокало.

– Пехота поперла, – зарядил пулемет Шолов. – Убери башку и подавай ленты.

Японская пехота стреляла на бегу. В темноте были видны только вспышки выстрелов. По ним Шолов и начал бить короткими очередями. Пете за шиворот сыпались горячие гильзы. А он подавал наверх ленты. Так повторилось четыре раза. Убирали пулемет – прятались. Пережидали очередной артналет. Ставили – стреляли. Дважды меняли позицию – уходили с основной на запасную. За ночь отбили четыре атаки. Часов в восемь, когда образовалась небольшая передышка, к ним в окоп всунулась сверху чумазая рожа сибирского стрелка:

– Эй, флот, живы?

– А то! – оскалил ослепительно белые зубы на закопченном лице Шолов.

– Держите жрачку.

В окоп протянули котелок с похлебкой.

– Скажи, патроны нужны. Много.

– Угуть.

Веточкин с Шоловым похлебали безвкусной, чуть теплой жижи непонятного происхождения вперемешку с комьями земли.

По траншее прошли несколько стрелков. Притащили два ящика патронов. Молча бросили и ушли дальше. Петя принялся набивать ленты.

– Чем больше, тем лучше, – приговаривал Шолов, глядя на занятие Веточкина. Сам он, стоя на коленях, колдовал на дне окопа над пулеметом, что-то прочищая, поправляя и смазывая.

В десять японцы поперли опять. С фронта атаку отбили, но неожиданно с незанятого до этого японцами склона Высокой застрочил пулемет во фланг русским позициям, поливая их продольным огнем. Рядом оказался пожилой подполковник, командир батальона. Стрелки пытались спрятаться в изгибах траншеи. Не проходило и десяти секунд, чтобы кто-то не вскрикивал от полученного ранения либо не падал замертво. Петя, подполковник и подскочивший унтер-офицер вжались в стенки траншеи.

– Держи. – Подполковник протянул унтеру несколько ручных бомбочек. Кивнул в сторону японского пулемета: – Я прикрою.

Тот молча кивнул, скинул с плеч торбу и закатал рукава.

– Давай винтовку, – это уже Веточкину.

Петя заозирался, выдернул из-под ближайшего убитого трехлинейку. Подполковник передернул затвор, кивнул унтеру:

– Давай.

Петя снизу видел, как оба вскочили одновременно. Подполковник выстрелил и тут же передернул затвор снова. Унтер выкатился на обратную сторону нашей траншеи и быстро пополз между камней, обходя японских пулеметчиков сбоку. Второго винтовочного выстрела Петя ждал очень долго. Подполковник встал в траншее во весь рост, открывшись по грудь, и тщательно прицеливался с плеча. Вокруг него японские пули выбивали фонтанчики пыли. Щелкнул выстрел трехлинейки, на склоне совсем рядом раздались гортанные вскрики. Японский пулемет смолк. Через несколько мгновений высунувшийся Петя увидел, как унтер с тридцати шагов забросал его ручными бомбочками. Спереди раздался опять какой-то гвалт, поднявшиеся из траншеи стрелки открыли огонь пачками по подобравшимся, как вдруг выяснилось, почти вплотную с фронта японцам. Те бросились наутек. Петя стал лихорадочно искать на дне окопа еще винтовку, не нашел, поднялся и обернулся к подполковнику. Тот лежал на бруствере ничком. Пуля попала ему в затылок. Унтер так и не вернулся.