Юрий Никитин - Ярость

На пятом этаже, считая от поверхности, дежурный на пульте брезгливо всмотрелся в экран:

– Слушай, что за машина притащилась? Бочкотара такая, будто привезли из прошлого века...

– Где? – поинтересовался напарник вяло.

– Вот, на третьем экране. Да не туда смотришь!

– В самом деле... До чего армию довели.

Дежурный сказал с беспокойством:

– Но здесь не положено. Надо отогнать.

– Да брось. Не видишь, в каком они виде? Явно напарника не дали, бедолага гнал машину пару суток в одиночку, а ему не то что поспать, но и отлить не давали! А сами все: давай-давай! А «Давай» в Москве...

– Ничего, – буркнул дежурный, – здесь новый народился.

Оба усмехнулись, их капитан и был тем, кто всегда покрикивал: «Давай-давай, ребята». На экранах было видно как водитель, грязный и с трехдневной щетиной молодой парень, стоял возле кабины, держась за дверцу и с наслаждением вдыхал не такой уж и чистый воздух, но после душной кабины, казавшийся райским.

– Доверяют же такую бандуру салагам, – сказал напарник сочувствующе.

– Черт, она загородила нам все здание, – сказал дежурный беспокойно. – Надо, чтобы отогнал!

– Сейчас отгонит, – бросил напарник успокаивающе. – Деревня, что он понимает! Сейчас армия в самом деле рабоче-крестьянская... Из образованных да сытеньких москвичей в ней ни одного не отыщешь.

Дежурный все же сделал движение пойти проверить, только и делов, что позвонить да наорать на бедолагу, потянулся к кнопке вызова внешней охраны: автомат под рукой... и в это время стальная дверь, отгораживающая от мира, отпрыгнула, словно отстреленная гильза. Две пули ударили ему в голову. Он дернулся, успел увидеть сквозь вспышку, как нелепо взмахнул руками его напарник. На пульте загорелся огонек, требовательный голос сказал:

– Так что у вас?.. Вы сказали, что какая-то машина...

Один из десантников длинным прыжком перемахнул стол, на лету подхватил микрофон и сказал буднично:

– Ложная тревога.

– А-а-а, а что было?

– Да своя машина, своя. Конец связи.

– Что за лопухи, – буркнул голос, и связь оборвалась.

– Быстрее!

Убитых офицеров подхватили под руки, бегом проволокли по коридору. На расстоянии пяти шагов светились по обе стороны двери сенсорные пластины. По знаку старшего, офицеров разом вздернули, прижали их большие пальцы к чувствительным элементам. Машина долго изучала рисунок на пальцах, словно заметила отличия на мертвых, хотя и теплых еще пальцах. Показалось даже, что за дверью заскрежетало, то ли железные мозги пытались решить трудную задачу, то ли разболтался лазерный дисковод.

Наконец щелкнуло, будто в замке провернули наконец ключ. Десантник толкнул дверь раньше, чем механический голос произнес:

– Доступ разрешен.

Они ворвались как буря. Пятеро на ходу вытаскивали видеокассеты, почти в прыжках вставили в щели, старший сорвал кожух, что-то сделал, на миг полыхнуло искрами, тут же он успокаивающе крикнул:

– Все в порядке! Быстрее, отстаем по времени!

В главном зале, самом нижнем, огромном и защищенном от ударов мегатонных атомных бомб, от любой радиации, с запасами провизии на десять лет, полковник Давыдяк сказал озабоченно:

– Что-то с внешней охраны вякнули по поводу чужой машины...

– Проверь, – предложил майор Лысенков.

– Да что проверять? Нет там никакой машины.

Экраны светились ровным серебристым светом. Все восемь, краса и гордость, все по семнадцать дюймов по диагонали, зерно ноль двадцать пять, цвета такие, что можно фильмы смотреть, все восемь показывали пустой двор, пустые окрестности.

Полковник предположил:

– Лейтенант Чернов турнул, вот и убрались. Он строгий служака.

– Да, не чета нынешним, которым все трын-трава.

Но он продолжал хмуриться. Лысенков спросил дружески:

– Что стряслось? Дома неприятности?

– Дома у всех неприятности. Три месяца без жалованья... Но что-то мне не нравится на этих мониторах.

– Что?

– Не знаю. Мерещится что-то.

– Если мерещится, перекрестись, – посоветовал Лысенков, – Все пройдет, как три бабки пошепчут.

– Да? Но что-то не так.

– Я ж говорю, перекрестись! Сейчас даже генералы на каждом шагу крестятся. Крестятся да «Отче наш» читают.

– Да, им бы рясы вместо погон... А вон на том экране, видишь, бровка чуть повреждена. Посмотри?

Лысенков всмотрелся. Зоркие глаза Давыдяка заметили такую мелочь, но когда везде разруха и разлад, то лишь чересчур свирепый служака будет добиваться, чтобы все блистало чистотой и порядком.

– Ну и что? – спросил он, морщась.

– А то, что я сегодня заставил ее поправить! И проследил, чтобы поправили!

Лысенков не успел сказать, что это уже чересчур, вся страна в развале, а он наводит чистоту и такой порядок, что лишь в царской армии могло быть, или в сталинской, но Давыдяк уже потянулся к пульту, включил переговорное устройство:

– Тревога! Тревога по всем отсекам. Немедленно...

Издалека раздались выстрелы, вскрик. В распахнутую дверь было видно, как на том конце коридора показался бегущий человек, упал, а из-за поворота выскочили фигуры в пятнистых комбинезонах. Все трое разом выпустили очереди. Падая, оба офицера бросили руки на пульт, но у Лысенкова это была уже рука мертвеца.

Замигали лампочки, вспыхнул сигнал тревоги. Десантники неслись, как снаряды из гранатомета, но перед самым входом в зал с двух сторон метнулись навстречу одна за другой тяжелые створки. Широкие пазы вошли один в другой так точно, что между ними не просунуть и волоса.

Давыдяк откатился от пульта, в руках уже был пистолет. Огляделся, дверь закрыта. Из-за малого пульта следят с широко распахнутыми глазами Светлана и Лена, жены армейских офицеров, что работают дежурными.

Под Лысенковым растекалась лужа крови, и Давыдяк не стал пытаться поднимать друга, с которым служил десять лет, не стал трясти и спрашивать, что с ним. Перекатившись через голову, он сорвал со стола трубку телефона:

– Тревога!.. Нападение на центральный пульт!..

Женщины видели, как он отшвырнул трубку, связь прервана, затравлено огляделся:

– Дверь их не задержит, быстро все под ту стену! Закройтесь столами.

Светлана закричала в страхе:

– Что это?

– Света, – бросил он жестко, – ты жена офицера.

– Но я не хочу...

– Надо было идти замуж за коммерсанта, – бросил он. Не успел добавить, что коммерсантов стреляют еще чаще, передернул затвор. – Я не знаю, кто они, но я знаю кто мы.

– Назар Петлюрович! Не надо! Мы же не на войне!.. Сдадимся...

Причитая, обе забивались под стол поглубже, не замечая что уперлись в стену. Грохнуло, пол дернулся под ногами. Дверь вылетела в огне и вспышке, взрывная волна бросила его наземь. Прижавшись к полу, он начал быстро и точно стрелять в фигуры, возникавшие в проеме, целясь в лица, ибо под комбинезонами чувствуются массивные бронежилеты.