Уилбур Смит - Крик дьявола

Они дошли до середины крейсера. Фон Кляйне был настолько погружен в свои мысли, что Лохткамперу пришлось взять его за плечо, чтобы вернуть к реальности.

— Аккуратнее, господин капитан.

Фон Кляйне вскинул голову. Они оказались в плотном окружении грузчиков-африканцев — представителей какого-то дикого племени, полностью обнаженных, за исключением грязных кожаных накидок на плечах, с лицами, размалеванными желтой охрой, они таскали на корабль охапки дров, привезенных на катере, который болтался возле борта «Блюхера». Тяжелая вязанка, поднятая краном, раскачивалась футах в двадцати над палубой, и фон Кляйне чуть было не оказался под ней, когда Лохткампер остановил его.

В ожидании, когда уберут груз, фон Кляйне машинально наблюдал за туземцами-грузчиками.

Один из них привлек его внимание: он был выше других, стройнее, без узловатых мускулов. У него были крепкие красивые ноги. Мужчина поднял голову, и фон Кляйне увидел его лицо, тоже отличавшееся от типично африканского — более тонкие черты, менее пухлые губы, более широкий и высокий лоб.

Однако больше всего фон Кляйне поразили его глаза — карие, темно-карие и живые, именно они помешали фон Кляйне вернуться к мыслям о караване судов. Фон Кляйне научился определять, когда его подчиненные были в чем-то виноваты, по их глазам. И ощущение некоей вины мелькнуло во взгляде этого человека. Фон Кляйне лишь на мгновение встретился с ним взглядом, и грузчик, тут же отведя глаза, склонился к вязанке дров. Этот человек чем-то насторожил его, поселил смутное чувство беспокойства. Решив поговорить с ним — допросить его, он направился к нему.

— Капитан! Капитан! — Комиссар Фляйшер, отдуваясь, взобрался с катера по трапу — толстый и потный, он стремился схватить фон Кляйне пухлой лапой за плечо. — Мне надо с вами поговорить, капитан.

— А, комиссар, — прохладно поздоровался фон Кляйне, стараясь избежать пожатий его властной руки. — Одну минуту, я бы хотел…

— Это крайне важно. Младший лейтенант Пруст…

— Секунду, комиссар. — Отпрянув, фон Кляйне намеревался было отвернуться, но не тут-то было — Фляйшер решительно встал перед ним, преградив ему путь.

— Этот Пруст — малодушный сопляк… — И далее последовала пространная кляуза об отсутствии у лейтенанта Пруста должного уважения к персоне комиссара. Он не подчинялся, спорил с герром Фляйшером и дошел до того, что вслух обозвал герра Фляйшера «жирным».

— Я поговорю с Прустом, — коротко ответил фон Кляйне. Суть была настолько банальна, что ему не хотелось продолжать эту тему. Затем рядом вырос инженер Лохткампер, напомнив капитану поговорить с герром комиссаром о выделении последним дополнительных сил для перемещения груза на судне. Они пустились в долгое обсуждение, а в это время грузчики, перетащив дрова к корме, смешались с разношерстной толпой прочих рабочих.

Ощущая дрожь и тошноту, Себастьян вспотел от страха. Он явно почувствовал подозрения немецкого офицера. Эти холодно-голубые глаза прожгли его, словно сухой лед. Согнувшись под тяжестью груза, он пытался преодолеть мощно овладевший им испуг и съежиться до неузнаваемости.

— Он увидел тебя, — шаркая рядом с Себастьяном, прошипел двоюродный брат Мохаммеда.

— Да. — Себастьян согнулся еще сильнее. — Еще смотрит?

Старик глянул через плечо.

— Нет. Он говорит с Мафутой — толстым.

— Хорошо. — У Себастьяна слегка отлегло от сердца. — Нужно вернуться на катер.

— Грузить почти закончили, но надо поговорить с моим братом. Он нас ждет.

Они повернули за орудийные башни. На палубе возвышалась гора дров, аккуратно сложенных и перетянутых канатом. Чернокожие люди толпились вокруг, расстилая над дровами огромный кусок зеленого брезента.

Дойдя до дров, Себастьян с братом Мохаммеда добавили к ним свои вязанки. Затем, как принято в Африке, они остановились передохнуть и поговорить. К ним присоединился отделившийся от общей толпы человек — живенький старичок с жесткой шапочкой поседевших волос, в накидке из шкуры и с футляром для пениса. Брат Мохаммеда уважительно поприветствовал его, и оба отведали нюхательного снадобья.

— Этот человек — мой брат, — сообщил он Себастьяну. — Его зовут Уалака. В молодости он убил льва копьем. Лев был большой, с черной гривой. — Подобная информация показалась Себастьяну несколько неуместной, страх быть обнаруженным делал его рассеянно-нервозным. Повсюду вокруг них были немцы — здоровенные белесые немцы, то и дело гаркавшие приказы, подстегивавшие рабочую силу, наблюдавшие за ними с высокой надпалубной надстройки и расталкивавшие их локтями, освобождая себе проход. Себастьяну было трудно сосредоточиться.

Двое его подельников принялись обсуждать свои семейные дела. Похоже, младшая дочь Уалаки родила замечательного сына, но за время отсутствия Уалаки напавший на деревню леопард убил трех его коз. И радость от рождения внука не могла покрыть горя, испытанного Уалакой от потери коз. Он пребывал в унынии.

— Леопарды — это экскременты мертвых прокаженных, — заявил он, уже готовый как-то развить эту тему, но Себастьян прервал его:

— Расскажи-ка мне о том, что ты видел на этом каноэ. Только быстро — нет времени. Мне нужно уйти до того, как немцы придут по наши души с веревкой.

Упоминание о веревке сразу дисциплинировало присутствующих на собрании, и Уалака начал свой доклад:

— В брюхе каноэ в железных коробках горит огонь. Горит с такой силой, что, когда открывается дверь в коробку, больно глазам, а жар от него равен сотне пожаров в буше — пожаров, пожирающих…

— Да, да, понятно, — резко оборвал Себастьян лирические отступления. — Еще что?

— Много всего перетаскивали на одну сторону каноэ, чтобы наклонить его в воде: перетаскивали ящики с тюками, снятое оборудование и орудия — вот сколько всего передвинули. Из комнат под крышей убрали очень много больших пуль и белых мешков с порошком для пушек, а положили это в другие комнаты на дальней стороне.

— Еще что?

Еще можно было много, очень много чего понарассказать. Уалака с восторгом пустился в описания мяса, появлявшегося из маленьких железных банок, фонарей, горевших без фитиля, пламени и масла, громадных вращающихся колес и железных коробок, которые визжали и жужжали, и чистой пресной воды, хлеставшей из пастей длинных резиновых змей — то холодной, то горячей, словно ее вскипятили на костре. Многочисленные чудеса явно потрясли этого человека.

— Все это мне знакомо. Больше ничего не видел?

— Как не видел — видел, конечно! Германцы стреляли в троих местных грузчиков — построили их и закрыли им глаза полосками белой тряпки. Потом эти мужчины подпрыгивали, извивались и очень смешно падали, а потом германцы смыли с палубы кровь водой из тех самых длинных змей. С тех пор за такую непомерную плату ни у кого из остальных грузчиков не возникло желания воспользоваться ни ведрами, ни одеялами, ни какими бы то ни было другими хозяйственными мелочами.