Иван Петров - Повелитель войны

Видятся мне два варианта завтрашнего завершения цикла лекций. Первый: пусть попробуют сами применить на практике проигранные нами схемы, прибегут побитыми щенками. Все прощу, лично приедем на места боев и разберемся. Переиграем. Второй: дайте конкретный практический пример и на мою ответственность, отработаем. Лучше всего мелкий агрессор, беспокоящий мирных жителей пограничья, или крупная разбойничья банда до тысячи всадников. На выходе – моя свобода, должен же я что-то получить, а то всё болтаем, болтаем. И информация, черт возьми, ну сколько так можно, ничего не знаю и не понимаю вокруг. Да при чем здесь знание языка, если никто ничего не говорит. Вот кто я такой, например? Опять – сам догадайся? С завтрашнего дня я – Томчин, и пусть произносят мое имя, когда ко мне обращаются!

…Чего-то депрессия навалилась. Типа: жизнь пошла скучная, неинтересная, бесцельная. Выпить нечего, кумыс их этот – дерьмо. Толку чуть, трезвенники. И вообще все – дерьмо. Надоело с этими козлами общаться. Объяснил им вместе с Цэрэном один раз свои предложения и замолчал. Не поняли – их проблемы. Не хочу я ничего. Цэрэн уже неделю грустный в юрте сидит, переживает. Зря. Все идет, как идет, и будет, как будет. Пора его арифметике учить. Сейчас и начнем.

…Приехали, праздник устроили, меня на пир притащили. Сижу рядом с каменной Бортэ, лег бы, да неудобно. И чего орут? Мяса не видели? Кого-то мелкого побили, а радости – полные штаны. Режутся друг с другом круглый год, гоняют табуны из рук в руки, а толку чуть. Лет двадцать-тридцать пройдет, кто был наверху – окажется внизу, а потомок пастуха станет ханом. У верблюда два горба, потому что жизнь борьба.

Почему они не понимают бессмысленности этого процесса? Все племена в округе на тысячу километров вряд ли насчитывают больше миллиона человек. Скорее, и того меньше. Эта степь могла бы прокормить вдвое, впятеро больше народа, если бы не людская жадность и дикость. Спокойно паси свои табуны, не бойся, что тебя убьют и детей твоих угонят в рабство, живи и радуйся, так нет. Или какой-то местный ханчик решит тебя пощипать, или сам, надувшись от жадности и гордости, почти рефлекторно потянешь жадные руки к чужому добру. Что за природа у человека (я не говорю – у этих людей, на моей родине не такого насмотрелся!). Это именно природа дикого человека, несмотря на все плоды цивилизации: нахапать побольше и гордо оглядывать всех с кучи добра. Не подходи – мое! Куда тебе все это, зачем берешь чужое? Ведь сдохнешь все равно. Ну, эти-то дикари не понимают, а у нас – что творилось после перестройки? Да и в последние годы рейдерские захваты напоминали месячной давности сумасшедший набег кочевников на летнюю стоянку. А, что говорить, дикари, не поймут-с.

Как говаривал Йоганн Вайс: «Я хочу командовать многими и чтобы я подчинялся немногим». А я не хочу. Спать пойду. Надеюсь, имею я право и свободу хотя бы встать и уйти к себе спать? И нечего на меня так смотреть, Бортэ.

Достал я Бортэ воплями: «Я хан или не хан?!» Провела ликбез. Недаром с Цэрэном язык учу потихоньку, сотню слов уже знаю. Хоть что-то начал понимать в этом сумасшедшем доме. Государства у них, как такового, разумеется, нет. Базовая единица общества – семья, называется это – «юрта», в среднем в ней человек пять-десять. В каждой юрте от одного до трех воинов, с учетом неженатой молодежи, остальные – женщины и дети. Юрты сбиваются в команду произвольной величины, назовем это родом, хотя национальные, языковые и родственные связи необязательны (тут я запутался!). Количество юрт в таком роде может быть от десятка до нескольких сотен, в зависимости от авторитета самостийного родового вождя и территории выпасов, которые эта орда способна удержать и защитить.

Следующий уровень – племя. Один из родовых вождей почему-то кажется остальным более перспективным для совместного нападения на соседние племена и становится племенным вождем, остальные приносят ему что-то вроде клятвы вассальной верности. Смешно. Такое племя может насчитывать несколько сотен тысяч человек, но все аморфно, постоянно кто-то приходит, кто-то уходит. Внутри каждого племени, рода, юрты идет резня из-за имущества и личных амбиций. Поскреби любого пастуха, и у него в предках и родне окажутся ханы и местные боги. Да и проснувшийся утром ханом может к вечеру одиноко пасти своего единственного коня, если за день все его соплеменники разойдутся по более сладким покровителям.

Существует местная аристократия, потомки всяческих героев легенд, когда-то удачно укравших у соседей козу или жену и воспетых здешними бардами за этот подвиг в веках. Мой предшественник был ханом с родословной и связями, но не слишком уважаемым своими вассалами, большинство из которых в собственных родах имели больше юрт, чем он. Имущество здесь распределяется по юртам, ничего общего, государственного нет, и хан фактически – это военный вождь, осуществляющий удачные набеги в военное время и успешно им противостоящий в мирное. И не хан, а каан. Ну, точно, индейцы, как были у нас.

Но, если будет хреново нападать и обороняться, все выжившие приспешники от него разбегутся. Чего ж народ так цепляется за это каанство? А оттого, что главный доход местного люда, особо им ценимый – халява, грабеж соседей, кто чего захватил, награбил, тот тем и живет. А каан сидит высоко, ему сверху видно все, где чего лежит, он главный потребитель трофеев. Жизнь проходит недаром, мясо ест каждый день, а не только когда в степи суслика поймает.

У кого скота много, тот, конечно, его подрезает, питается, а у кого мало – в основном охотой пробавляются, скотину берегут. Или жена каких-нибудь корешков накопает. У хана жен много, в общем-то, сколько хочешь, если пленников достаточно. Я думал – сколько прокормишь, но, оказывается, кормить не обязательно. Как-то сами едят, муж не заморачивается. Но главная – старшая жена, по ее детям род ведется. Остальные дети – родственники, не бастарды, как принято у нас, но все-таки… Родственники, одним словом.

Этот каан, который в меня вселился, собирался в конце лета в большой набег на соседей, с которыми у племени постоянные контры. То одни, то другие на чужое стойбище нападут, народ перережут и в полон заберут, скот угонят. Вражда многолетняя. Выглядят эти кровные враги, как патроны из одной обоймы, отличия только в языке и одежде. Наши больше в степи живут, другие в горах, в лесах, у озер, в той же степи, есть те, что – в пустыне. У каждого племени мно-ого врагов. Пленные перемешиваются с победителями и через поколение азартно грабят и режут бывших соплеменников. Но можно отколоться от одного племени и уже через год в составе другой вражеской орды начать богатеть, угоняя табуны вчерашних друзей и союзников. Нормально живут.