Евгений Таганов - Рыбья Кровь и княжна

— Не пальцы, а ступню одной ноги.

— Восемьсот отрубленных ног — это что-то! — усмехнулся мирарх. — Меня так и назовут Калистос — Отрубленная Нога. Хочешь, чтобы меня за это отлучили от церкви?

— Ну да, кастрировать и ослеплять — это вам можно, а ступни рубить нет. Если вы, ромеи, такие нежные, то я отведу пленных за гору и все сделаю сам.

— Неужели ты думаешь, что они приставят по одному одноногому в каждый малый отряд и специально для тебя будут медленно с ним передвигаться? Спокойно упрячут калек всех вместе и будут им только посылать еду. А на нашу жестокость ответят своей.

Дарник был пристыжен, его блестящая идея разваливалась на глазах.

— Мы можем сделать иначе. Все пленные, я узнал, принадлежат к двум соперничающим племенам: кахтанидам и аднаитам. Кахтанидов мы искалечим, а аднаитов отпустим целыми, взяв с них клятву больше здесь не воевать. Вряд ли всему арабскому войску после этого удастся сохранить свое единство.

Золотое Руно призадумался:

— Не знаю. Может быть. Надо с архонтами посоветоваться… А как ты собирался этих одноногих пленных вместе с двуногими отлавливать?

— Мне нужны три тысячи воинов.

— Тысячу сербов ты получишь, но италики под тебя не пойдут. Они и нас, ромеев, своими зарвавшимися потомками считают, а словене для них то же самое, что обезьяны.

— Я знаю, — невозмутимо сказал князь. — Тогда дай мне тысячу гребцов.

— Гребцы не воины. И по горам в доспехах лазить не станут. Да и нет у них доспехов.

— Они нужны мне в качестве носильщиков.

— Вот как! Ну что ж, это можно попробовать. Ну а все-таки, как будешь действовать, ты уже знаешь?

— Разумеется, — просто ответил Дарник.

Мирарх внимательно, словно оценивая новую для себя породу людей, посмотрел на него.

Зима на Крите походила на липовскую раннюю осень: дожди, ветер, теплые дни, прохладные ночи. Трехтысячное войско, состоявшее из словен, сербов и ромейских гребцов, выходя из Сифеса вглубь острова помимо обычного походного снаряжения прихватило с собой дополнительно три тысячи шерстяных одеял. На вопрос, куда именно идем, Дарник делал неопределенное движение рукой:

— Где можно будет пройти, туда и пойдем.

При войске находились три проводника из местных жителей, но пока что было все равно, куда двигаться, — противник мог находиться в любой стороне.

Князь ехал впереди колонны на катафрактном коне, выданном ему мирархом, арабских скакунов отдал гонцам: им они больше нужны. На ближние деревья и кусты Дарник почти не смотрел, высматривать вражеских лучников дело арсов, а его задача — выбор места для опорных сторожевых веж. Пастушья тропа, по которой шли, постепенно забирала вверх, так что скоро пришлось спешиться и передать поводья лошади ближайшему арсу. К полудню войско перевалило горную гряду и оказалось в долине, выходящей к морю. На месте перевала имелась удобная ровная площадка, достаточно удаленная от ближайшей господствующей высоты. Здесь войско остановилось на ночевку, а плотники принялись рубить первую вежу. Окружающие деревья не отличались ровными длинными стволами, поэтому вместо одной двухъярусной башни ладили четыре маленьких избушки, а в дополнение к ним из толстых жердей сколачивали смотровую вышку. Засеку вокруг вежи наваливали из камней и веток, получилось хоть и неказисто, но все равно непроходимо.

Наутро, оставив две ватаги липовцев и сорок гребцов доделывать укрепление, войско двинулось дальше, разделившись на два полка: один пошел вглубь острова, другому предстояло карабкаться по горам вдоль берега.

— Ты понял, чего я хочу? — спросил Дарник у Буртыма, возглавившего второй полк.

— Кажется, да. Оседлать высоты и чтобы ни один араб не проскользнул мимо.

— А потом что?

— Выходить ватагам из вежи и прочесывать все подножие.

— А как выходить?

— Ну, как выходить? Ногами. — Буртым не понял вопроса.

Князь присел на корточки и прутиком на земле показал, как выходить:

— Тремя ватагами. И клином. В головную ватагу берете собак и идете с шумом напролом. Две других ватаги идут крыльями скрытно чуть позади. Сильно не сближаться, а так, чтобы слышать собачий лай. Один раз возвращаетесь ночевать в вежу, другой раз ночуете прямо в лесу, но тоже тремя отдельными станами. И никогда не ходить одним и тем же путем. В каждую ватагу берешь по три сербских десятских, пусть смотрят, потом будут ходить на прочесывание сами.

— А если наткнемся на отряд в сто или двести разбойников? — спросил сербский воевода, внимательно слушавший наказ Дарника Буртыму.

— Все равно нападать. Тот, кто прячется, всегда преувеличивает силы своего преследователя. Тем более что они уже один раз сильно разбиты.

— А зачем нам сейчас лазить по горам двумя полками? Может, лучше сразу на тагмы разбиться и идти в разные стороны? — спросил сотский то, что интересовало и его сербов, и гребцов.

— Сейчас за нами наверняка наблюдают их лазутчики. Если пойдем малыми отрядами, они на один из них обязательно нападут. А если большими, то они рано или поздно отстанут. И после, при любом прочесывании даже тремя ватагами, никогда не будут знать, сколько нас идет там сзади.

— Мне кажется, что не мы всю жизнь воюем в горах, а липовский князь, — уважительно покрутил головой серб.

За следующие две недели полк Буртыма заложил десять сторожевых веж, пройдя берегом добрую сотню верст на восточную часть Крита. Полк Дарника довольствовался семью вежами, да и тех, в общем-то, было многовато. Чем выше поднимались в горы, тем яснее становилось, что продолжительно прятаться здесь вряд ли кто будет. Полосу леса сменили луга и голые скалы. Ущелья, вертикальные стены, обрывы, осыпи то и дело заставляли пускаться в обход. Иногда удавалось пройти в день не более двух верст. По ночам было по-настоящему холодно, не спасали ни костры, ни шерстяные одеяла. Если в лесной полосе дважды выходили к брошенным поселениям, то выше встречали лишь охотников за горными баранами.

— Какие арабы? — удивлялись те. — Здесь их никогда не было.

Голоса недовольных раздавались все громче, и однажды утром весь полк наотрез отказался двигаться дальше. Дарлик разрешил ему вернуться к прежнему, более удобному месту стоянки, а сам с тремя ватагами самых выносливых оптиматов пошел еще выше. Перевалив очередную скалистую преграду, они оказались на горном плато рядом с живописной деревушкой, где совсем не было никаких заборов, а лишь сложенные из больших камней дома и овчарни.

Высыпавшие из домов жители без всякого страха смотрели на вооруженный отряд. Их наречие заметно отличалось от общего ромейского языка, так что Дарнику пришлось прибегнуть к услугам проводника.

— Да, — подтвердили горцы. — Неделю назад сюда приходил арабский отряд, поменяли тонкие ткани на шерстяные одеяла и овечий сыр и ушли… Заходили и прежде и тоже всегда что-нибудь меняли… Раньше приходили ромейские чиновники и требовали пятую часть наших овец и ячменя. Но мы спрашивали: почему мы должны это отдавать? Давайте нам железные топоры и мотыги, тогда берите… Они сильно ругались и хватали наших мужчин. Но по дороге вниз наши мужчины от них всегда уходили назад… Нет, с арабами торговать гораздо лучше. И мы снова будем ждать их… А что можете поменять у нас вы, чужестранцы?