В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III

Кухарка расцвела.

— С позволения ее светлости, господин пастор тоже считает, что мои пирожки — лучшие в городе. И рыбу я готовила вчера, как только рыбаки привезли свежий улов.

Мария хранила молчание, не спуская испытующего взгляда с простого лица кухарки. Но беспокойства в этом взгляде уже не было.

— А курица, с позволения ее светлости, еще утром была в курятнике господина пастора. Все свежее, не извольте беспокоиться.

— Спасибо, милая, — рассеянно обронила великая княгиня, принимаясь именно за только что упомянутую птицу. — Зажарено отменно. Но почему все-таки…

— Ужин не приготовил повар господина губернатора? — закончила ее вопрос Мария.

Кухарка затеребила передник, видимо, подыскивая слова. Это явно надоело лакею, который тоже решил внести свою лепту в это своеобразное расследование.

— А потому, милостивая госпожа, что господин губернатор изволил сказать секретарю — я сам слышал! — что не желает отвечать, если у его высокой гостьи случится несварение желудка. И еще он сказал, что не понимает, кому могло прийти в голову предложить госпоже остановиться в этом проклятом доме.

— Да что вы все так боитесь этого дома? — не выдержала великая княгиня.

Ответа не последовало. Екатерина Павловна пожала плечами и сказала Марии по-русски:

— Прикажи дать этой славной женщине немного денег и пусть она отправляется на свою кухню. Я устала от тайн и глупых предрассудков.

Мария невозмутимо достала откуда-то серебряную монету, вручила ее вмиг разрумянившейся кухарке и отпустила ее, совершенно счастливую от такого удачного общения со знатными гостями. После чего тоже принялась за еду, хотя и с меньшим аппетитом, нежели великая княгиня.

— Хотела бы я знать, — задумчиво сказала Екатерина Павловна, когда лакей подал кофе и удалился, — что же произошло с моей тетушкой, царствие ей небесное. И что за тайны клубятся вокруг этого дома?

— В свое время ходили самые разные слухи, — отозвалась Мария, смакуя неожиданно отменный кофе. — Я тогда только появилась при дворе вашей августейшей бабушки. Но принцессу Августу однажды видела.

— Правда? Каким образом?

— Сначала примите лекарство, ваше высочество, — твердым тоном отозвалась Мария. — Потом будут сказки на сон грядущий.

— Вы все-таки неподражаемы, Мари, — рассмеялась великая княгиня. — Я уже давно взрослая.

— Ваше высочество, для меня вы всегда — любимый ребенок, — отозвалась Мария с редкой для нее нежностью. — Пойдемте в вашу спальню. Здесь, право, неуютно, да и камин догорает…

В спальне, устроившись настолько удобно, насколько позволяло помпезное ложе, Екатерина Павловна приняла поданное Марией лекарство и потребовала продолжить рассказ о покойной тетушке.

— Вильгельму это наверняка будет интересно, — добавила она.

— Не думаю, ваше высочество, что принцу понравится такой рассказ о его матери.

— Вот как? Тогда я сохраню это в тайне. Рассказывайте же, Мари.

Мария помолчала немного, воскрешая в памяти давно минувшие дни минувшей эпохи и начала неторопливый рассказ.

Принцессу Августу она увидела, когда та внезапно ворвалась в покои императрицы Екатерины и, вся в слезах, кинулась ей в ноги. Немного успокоившись, принцесса выложила на стол прядь волос, выглядевшую, как вырванные и окровавленный зуб.

— Вот, ваше императорское величество, доказательства тех супружеских радостей, которые я имею.

Екатерина ужаснулась, но не удивилась. Нравы немецких мужчин ей были известны, и принцы не были исключением из этого правила. Сентиментальные до неприличия, пруссаки, вестфальцы, вюртембержцы, мекленбуржцы и прочие жители немецких княжеств, избивали своих жен с завидной регулярностью. Но в данном случае речь шла о брате великой княгини Марии Федоровны, супруги цесаревича-наследника, и оставить дело без последствий Екатерина просто не могла.

Она укрыла Зельмиру (так в своей переписке и частных разговорах она обычно именовала принцессу Августу) в отдаленных покоях Зимнего дворца, а затем отправила ее в Ревель на попечение генералу фон Польману, управлявшему богатым поместьем Лоде.

Этому генералу, вдовцу шестидесяти лет, Екатерина поручила ведать хозяйством принцессы Августы, доставлять ей все, что требуется. Самого генерал-лейтенанта императрица так описывала своему постоянному корреспонденту Гримму:

«Мой давний знакомый господин Польман, заведующий маленьким хозяйством Зелъмиры, человек осмотрительный и озабочен только лишь интересами Зельмиры… Польман стал ей преданным другом; мадам Вильде, приближенная принцессы, тоже. Они в ней души не чают. Время проводит она в чтении, я сама посылаю ей французские книги, в занятиях музыкой или в прогулках».

Екатерина, то ли ничего не ведая, то ли сознательно, описывала Гримму только в светлых тонах житие принцессы, обретшей теперь покой благодаря заботам щедрой императрицы. Впрочем, сама императрица в то время совершала длительную поездку по Крыму в сопровождении своего очередного фаворита и князя Потемкина, и просто могла и не получать самых полных сведений о том, как идет жизнь в Ревеле и Лоде.

Вернее будет сказать — получала сведения из писем, которыми обменивалась с принцессой и с тем же Польманом. Только вернувшись в Петербург, Екатерина смогла узнать о жизни принцессы Зельмиры-Августы от людей, посещавших Ревель, расположенный не так далеко от берегов Невы, и слышавших там от жителей то, о чем не сообщалось в письмах.

Но вскоре до Петербурга стали доходить слухи о связи со старым генералом, призванным «блюсти покой принцессы». О том, что так было на самом деле, свидетельствовала впоследствии приехавшая с Августой из Брауншвейга ее приближенная дама Вильде. Рассказывая о влиянии генерала на молодую женщину, придворная принцессы поведала:

«Она не смеет ничего говорить и мне только сказала, что когда он не велит, то и гулять она не пойдет».

А потом пришла весть о скоропостижной смерти принцессы, хотя навестившая ее незадолго до этого великая княгиня Мария Федоровна утверждала, что ее невестка была в добром здравии и ни на что не жаловалась…

— Да, генерал-губернатор упоминал об этом, — прервала рассказ Марии Екатерина Павловна. — А вот матушка, наоборот, никогда и ничего не рассказывала о первой супруге своего брата. Впрочем, ее можно понять: вряд ли она гордилась таким родственником.

— Ваше высочество, гордиться не приходилось и принцессой Августой. Вы же видели ее младшую сестру, принцессу Уэльскую? Так должна вам сказать, что старшая сестра тоже не блистала ни хорошими манерами, ни кротостью нрава. И тумаки мужа провоцировала сама, кокетничая напропалую со всеми мужчинами, которые попадали в поле ее зрения. К тому же любила хорошее вино, а выпив, становилась практически неуправляемой. Думаю, принцу Вильгельму об этом тоже незачем знать.