Александр Афанасьев - Год колючей проволоки

В Ильюшине — 76 было холодно и шумно, они сидели на горах военного имущества, которое перебрасывалось по совершенно дикому маршруту, минуя Казахстан — морем через Астрахань на Туркменбаши и потом машинами через Туркменистан им через весь неспокойный Узбекистан. Намного проще было бы — железной дорогой, через Казахстан — но Казахстан запретил транзит военных грузов через свою территорию, заявляя что опасается террористических актов на железной дороге и вообще не хочет иметь ничего общего с миротворческой операцией в Узбекистане, если его изначально не пригласили. Казахстан тоже можно было понять — самая развитая страна региона, в чем-то даже более успешная, чем Россия была жесткими действиями отодвинута на задний план — Казахстану как бы указали его место. Как тут не обидеться…

Был, кстати, еще один путь — старая, еще в СССР построенная ветка железной дороги из Туркменбаши на Ашхабад, дальше на Мары, Бухару, Навой и Самарканд. Но ее подрывали со столь печальной периодичностью, что она не работала нормально ни дня, тем более что грузы, остановившиеся в пути, очень быстро разворовывались. Так что основным был все-таки автомобильный конвойный маршрут через порт Туркменбаши.

Из тех, кто летел сейчас с Юрьевым — сержант знал лично только троих, с ними и сел, подложив под задницу что помягче. Курить было нельзя, поэтому — травили разговоры и байки почти все время полета. Разговоры были веселыми, не подавленными — в основном о бабах. Ташкент считался не таким плохим местом, почти европейский город с метро, население больше миллиона человек, узбеков немало — но и русские есть, и казахи — много кто есть, Ташкент в отличие от старой столицы региона Бухары развивался как многонациональный город.

Самолет тяжко плюхнулся на бетонную полосу, пробежал по ней и, завывая моторами, начал заворачивать на стоянку. В десантном отсеке те кто спал — проснулись, собирали вещи, хлопали по карманам — не потеряны ли документы… и у всех было какое-то сосущее чувство в груди, какое бывает, когда после долгой дороги прибываешь в чужое и незнакомое место. Чувство, словно предсказывающее сложности и неприятности на новом месте…

— Будь здоров, братуха — Санек, «владимирский тяжеловоз», пулеметчик Национальной гвардии, сбежавший в армию из спившегося в ухнарь русского села и грошовой зарплаты тракториста, первым встал, протянул огромную как лопату руку — даст Бог, свидимся.

— Тебя куда, говоришь, дергают?

— В Ургенч, нефтяников и газовиков охранять. Глушь страшная.

— Обязательно свидимся. В Ташкент — все дороги сходятся — пожимая руку, сказал Юрьев с видом бывалого кадрового офицера, тщательно скрывая свой страх.

— Бывай и ты, казак — сам Владимир протянул руку чернявому, резкому с короткой бородкой несмотря на молодость [116] Почему-то в то время в русской армии казаки решили выделяться хоть маленькой, а бородкой. Из-за этого были взыскания — по уставу военнослужащий должен быть чисто выбрит. Михаилу, с которым познакомился в сержантском учебном центре под Уфой — если что, не забывай, заходи.

— Обязательно Владимир — Михаил, почему-то говорил как нерусский, произносил имена полностью, а не как обычно «Вован» или «Вовчик» — и ты, если в Термезе будешь, милости просим.

— Нет, уж лучше вы к нам.

Термез славился как место скверное, опасное — граница, одним словом, с той стороны в то время уже такой бардак был…

Естественно, никто их встречать не собирался — довезли и ладно, в русской армии не было принято излишне заботиться о личном составе, как скажем в армии американской. Здесь, в апреле было самое время — не мрасная слякоть с остатками черного от грязи снега как в России, не разъезжающаяся под ногами жирная жижа, после километра бега по которой сапоги по пару килограммов точно весят — а теплая и сухая восточная весна, с цветами на деревьях, сухой землей, первыми листками на деревьях, и приветливым, ласкающим а не обжигающим солнцем. Температура была градусов двадцать — в самый раз для человеческого существования, и в воздухе пахло почему-то хлебом. Может быть, поэтому эвакуированные говорили — Ташкент — город хлебный…

В штабе до Михаила и до всех, кто прилетел, конечно же, не было никакого дела, в одной комнате его послали в другую, в другой — элементарно послали по известному адресу и неудивительно — в разгар рабочего дня там собрались военные, и на столе открыто стояла бутылка 0,7 — Кремлевская, видимо с бортом привезли, только разливать начинали. С трудом Михаилу удалось разыскать какого-то майора, ответственного за кадры — тот сидел за столом, перед ним был специальный, ударопрочный мобильный компьютер, недавно закупленный для армии в большом количестве, всю оставшуюся часть стола занимали небрежно сваленные бумаги. Майор тыкал в клавиатуру одним пальцем и матерился — не привык, видимо, к сложной технике.

— Тебе чего? — неприветливо спросил он

— Сержант Владимир Юрьев, прибыл для дальнейшего прохождения службы, одиннадцатая мотострелковая.

Майор повертел в руках новомодную карточку — удостоверение личности военнослужащего, там была магнитная полоса, и надо было ее прокатать, чтобы получить всю информацию, но прокатывать здесь было негде. Повертел в руках командировочное предписание.

— И чо? — задал он поразительный по глубине мысли вопрос.

Когда их офицерское училище закрыли в неделю, а всех недоучившихся офицеров надо было куда то девать — приехавший из Москвы полковник толкнул речь. Из этой глубокомысленной и тщательно выверенной речи следовало, что армии сейчас крайне нужны сержанты, просто страсть как нужны. А офицеры не нужны. Вот так разом — неделю назад были нужны — а теперь вдруг раз — и не нужны. Зато очень нужны новой русской армии сержанты, потому что сержантов нет и с личным составом заниматься некому. Так что если кто пойдет в сержанты — то потеряет он на этом немного, а в денежном довольствии даже приобретет.

Вообще, если сравнивать с Советской армией и ее системой званий — то Российская армия, реформированная по Табуреткину — это страх божий, сразу понятно, что маэстро про армию знал только то, что ему из иностранных книжек референты преподнесли, и даже не вникал особо, просто прочитал и собезьянничал, причем с ошибками. В Советской армии в самом начале солдатской карьеры было сразу несколько вариантов продвижения по службе. Первый уровень — это ефрейторский, ефрейтор — это старший солдат срочной службы, кандидат на сверхсрочку. Три сержантских звания — младший сержант, сержант и старший сержант — это, конечно не одиннадцать американских сержантских степеней, но хоть что-то. Если есть высшее образование — пожалуйста, прапорщик и старший прапорщик, на этих должностях служили настоящие профессионалы, у них было неплохое денежное довольствие, и эти должности я бы соотнес со штаб-сержантом и ганнери-сержантом морской пехоты США. Дальше шли звания офицерские, офицеры часто исполняли обязанности, которые в армии США исполняют сержанты — но и это было обосновано! Дело было в том, что армия мирного времени в военное должна была увеличиться в несколько раз, и нужны были именно офицеры, то есть военнослужащие, умеющие командовать людьми. Поэтому, в мирное время в армии и в самом деле был избыток офицеров.