Александр Афанасьев - Сожженные мосты Часть 3

Каждый увидит на ней то, что захочет увидеть. Правые увидят, как казнят двух террористов. Мало того – еврейских террористов, несмотря на то, что черта оседлости была снята, она проходит и поныне в душах многих, очень многих людей. Помня шестнадцатый год – мы помнили и то кто его устроил.

Ну а то, что казнят не по приговору суда – а по решению чрезвычайной расправы: так что ж с того если суды не справляются с такими беззакониями? Не все понимают, что казнь без суда, будь она тысячу раз справедливой – шаг в бездонную пропасть, из которой мы уже не выберемся. Более того – прослушав выступление Кринского – что меня, его собственноручно казнившего, что генерал-губернатора князя Абашидзе правые возведут на пьедестал.

А что касается левых, скорее всего и центристов – они увидят совсем другое. Они увидят бессудную расправу казаков и дворян над двумя связанными людьми. И будут правы, именно это и произошло.

Что будет после опубликования пленки – предсказать нетрудно. Левые и центристы, поддержанные воем из-за кордона потребуют сурового наказания для всех, кто изображен на этой пленке. В то же время правые и дворяне выступят в нашу защиту. Это расколет и радикализирует страну. Власть будет вынуждена выбирать из двух зол: если она поддержит тех кто за законный суд над нами, то от нее отшатнутся правые, ее исконные защитники. Если власть откажется судить нас – то тем самым она своими руками легализует чернейший произвол и оттолкнет от себя больше половины подданных: всех левых и весь центр. Тут же активизируются разговоры о конституционной монархии, а то и о республике: и дураки проторят дорогу идущим вослед бешеным…

Но самое страшное случится, если появятся доказательства, что все это санкционировано кем-то с самых верхов. Поверят – ведь один из расправников посол, а другой ни много ни мало – генерал-губернатор. Вот тогда – начнется гражданская война…

Не говоря ни слова, я перебросил разряженный пистолет сотнику, тот ловко поймал его.

– Правосудие свершилось! – торжественно провозгласил генерал-губернатор

Каким судом судите – таким и будете судимы.

Какой мерой меряете – такой и вам отмеряно будет

Не рассчитывайте теперь на законный суд, когда будут судить вас, князь Абашидзе!

Двое казаков подошли и куда-то потащили тела, без претензий – по земле и за ноги. Князь Абашидзе махнул рукой – и все потянулись из ангара на воздух…

Кто-то раскурил сигару, кто-то достал плоский шкалик Смирновской – как после охоты. Все говорило о том, что для присутствующих это – обычное зрелище.

– Вы неплохо держались… – Абашидзе подошел ко мне

– Благодарю.

– Это необходимость. Просто необходимость. Мы делаем эту работу и мы все в дерьме – но если мы не будем ее делать – в дерьме окажутся все. Вы верите в то, что Кринский был виновен?

– Да, верю.

– Тогда в чем проблема?

– Проблема в том, что существует суд. Он существует не просто так, господин Абашидзе. Если бы вы отдали Кринского под суд – он приговорил бы его к тому же самому, к смерти – и все было бы законно.

– Я вас умоляю… Вы совсем не понимаете Восток.

– Так просветите. Чего же я не понимаю?

– Вы не понимаете того, господин Воронцов, что на Востоке люди думают совсем не так как мы, русские. Если бы мы отдали его под суд, законный и гласный – проблем не оберешься. Во-первых, они бы потребовали суда присяжных, и процесс превратился бы в политическое зрелище. Они это умеют – превращать скамью подсудимых в трибуну. А если бы в состав присяжных вошел еврей? А еще хуже – тайный еврей? Тогда бы правосудие превратилось в посмешище, ни араб, ни еврей никогда не осудят своего сородича, чтобы он ни совершил. Этот только мы, русские можем осудить своего, жид не осудит жида. На этом процессе Кринский сделал бы все, чтобы столкнуть арабов и русских. Всплыли бы фамилии, а на Востоке фамилии – это кровная месть. Пролилась бы новая кровь, и судить пришлось бы уже мстителей. Пусть Кринского приговорили бы к смерти – он пошел бы на эшафот и с радостью стал бы иконой для нового поколения жидовских бунтарей и мстителей. Даже его смерть навредила бы нам. А эта Либерман – стоило бы ей показать присяжным свои ноги – дело было бы решено. Она даже вас очаровала, господин Воронцов, не так ли?

– В ее положении и в ее состоянии трудно было кого-то очаровывать. Косметика… не подходящая случаю…

Абашидзе расхохотался

– Ценю людей, которые могут шутить и в такой ситуации. Нет, я не про сегодняшнее, князь, я про более ранний период.

Я внимательно посмотрел прямо в глаза генерал-губернатора. Очень внимательно.

– Да бросьте, сударь. Все что произошло тогда – прощено и забыто. Более того – все что вы тогда сказали этим жидам – я готов повторить каждое слово. Теперь вы наш человек и никаких подозрений относительно вас быть не может.

– Что значит – "наш человек"?

– Господин Воронцов, наш человек – это человек любящий Россию и признающий ее неоспоримые права на все что окружает нас. Наш человек – это тот, у кого не дрогнет рука покарать предателя, убийцу, террориста. Наш человек – тот, кто сделает все, что нужно для процветания великой России, кого не остановят замшелые нормы и традиции.

Воистину, чем торжественнее речи, тем мерзее дела.

- Вы имеете в виду что-то конкретное? – заострил разговор я

– Пока нет. Но при необходимости – мы призовем вас в помощь.

– Надеюсь на это…

Исчерпав тему, генерал-губернатор отошел к Бойко и казакам. Все чего-то ждали.

Ко мне направился Вахрамеев, в руке у него была обтянутая кожей серебряная фляжка.

– Извольте, сударь… – тихо сказал он – первый раз всегда трудно.

Мы посмотрели друг другу в глаза – и я все понял без слов. Когда то и его, профессора права и одновременно специалиста по борьбе с терроризмом люди генерал-губернатора на чем-то поймали. И заставили его пройти посвящение точно так же, как только что это сделал я. Повязали кровью. Теперь он, профессор и доктор права, выполнял роль адвоката на этих судилищах, заранее зная, что исход процесса всегда один и в глазах самозваных судей невиновных здесь нет. Возможно, этот человек станет мне союзником и позволит уничтожить спрута. А возможно – это всего лишь талантливая актерская игра, одна из ступеней проверки. Вокруг одни чужие, доверять нельзя никому. И я – тоже чужой, в стране, где я родился и вырос и которой я служу.

– Что это?

– Коньяк. Грузинский.

Намек?!

Коньяк и в самом деле был как нельзя вкусен и к месту…

– Превосходный коньяк, благодарю.

– Не за что…

Генерал-губернатор поднял руку, требуя внимания

– Господа, можем ехать…