Сергей Лапшин - Последний довод побежденных

Минутная растерянность Вайзена, совершенно не ожидавшего подобного ответа, тут же сменилась интересом. Живым, слегка пренебрежительным, с нотками яда в голосе.

— Вот как? Почему же, юноша? С чем вы не согласны?

— Если идет война, есть и противник. Плох он или хорош, он достоин тебя в том случае, если ты с ним сражаешься. И целью войны является победа. Если же целью, как утверждаете вы, состоит полное уничтожение противника, то и мы сами, герр майор, ничем не лучше его. Война имеет какие-то хотя бы элементарные правила. Убивая, мы должны ожидать убийства в ответ. Уничтожая народ, чего мы хотим добиться?

Вайзен, хмурясь, выслушивал неподготовленные возражения своего лейтенанта. И если поначалу он откровенно демонстрировал пренебрежение, то с каждым словом Ланге все больший и больший интерес просыпался в майоре. И едва лишь молодой человек сумбурно закончил, Вайзен кивнул:

— Именно! Именно, мой мальчик! Вы четко уловили, это не война! Это — уничтожение. Нельзя подходить к происходящему с общечеловеческой точки зрения. Мы не сражаемся, мы уничтожаем болезнь, если хотите, метастазы тяжелейшего заболевания, угрожающего всей Европе. Мне приятно, не скрою, очень приятно, что вы это понимаете.

Ланге, моргнув от неожиданности, с трудом сумел прийти в себя от столь нелепой интерпретации его слов. Раскрыл губы, приготовившись возразить в ответ, но слова замерли на языке. О чем сказать? О чем сказать человеку, который слышит лишь себя?

Соглашаясь с собственными мыслями, Ланге покачал головой. Поднялся со стула, аккуратно придвигая его к столу. Будто бы пытаясь этими действиями показать, что разговор окончен. При этом лейтенант старался не смотреть на майора, старался не допустить даже взгляда в его сторону. Коротко посмотрел на стол, приведенный в порядок, на убранные книги, злосчастную тетрадь.

Развернулся, направляясь к своей постели, и не выдержал. Резко обернулся, глядя на стоящего изваянием Вайзена:

— Хорошо. Пусть они не люди. А что скажет Бог на это? Вы с Ним советовались, когда его творения вычеркивали из списка тех, кто достоин милосердия?

Ланге чувствовал, что говорит лишнее. Но остановиться не мог. Слова Вайзена звучали противоестественно. И хотя сам лейтенант был молод и даже толком не имел собственного мнения по данному вопросу, он был уверен на сто процентов, что майор не прав.

— Бог согласен со мной. Иначе бы меня поразила молния или у меня разорвалось бы сердце. Мало того, в противном случае, считая, что правда не на моей стороне, Господь бы просто не допустил того, что свершилось. Согласны, юноша?

Ланге поджал губы. Риторика, сплошная риторика… Убедить человека, давшего приказ на расстрел мирных жителей, в том, что он совершил преступление? Разве возможно такое в принципе…

— И даже если сейчас Господь найдет вину за мной, я готов платить. Если высшая справедливость существует, так я не стану противиться ей, — Вайзен, чувствуя свою победу, не скрывал торжества.

Ланге, твердо сжав зубы и играя желваками, молча смотрел на майора. Лейтенант понимал, что зря ввязался в спор и, закрыв рот, не желал больше его раскрывать. Любой аргумент, любой довод Вайзен обратит себе в пользу. Что толку от спора, который не послужит разрешению противоречий, а лишь углубит их! Вот если бы сейчас и в самом деле явились ангелы… Ланге скривил губы в саркастической усмешке и перевел взгляд на дверь.

Вместо ангела в помещение блиндажа, чуть пригнувшись, шагнул человек в скрадывающем фигуру одеянии. В пятнистом, камуфляжной расцветки, комбинезоне. Мгновенно оценив положение застывшего в горделивой позе со сложенными на груди руками майора, и растерянного Ланге, человек за какую-то секунду оказался рядом с лейтенантом.

— Ни звука, оба!

Одновременно с горячим дыханием в упор Ланге ощутил холодный ствол пистолета, упершегося ему в правую скулу. И в разы страшнее ощущения пистолета был взгляд человека. Пустой, с холодным, отстраненным интересом, он будто бы заглядывал внутрь Ланге, в саму его душу.

— Имя, фамилия, звание. Отвечай очень тихо.

— Олаф Ланге, лейтенант.

Человек кивнул, и тут же задал новый вопрос:

— Это кто?

— Эрих Вайзен, майор, мой командир.

Ланге мог поклясться, что, когда он произнес имя, в глазах человека, держащего пистолет у его лица, промелькнуло облегчение. Они будто бы утратили свою пустоту на мгновение, сменившуюся довольной уверенностью.

— Сколько его знаешь? Откуда он родом?

— Мы знакомы давно. Он был моим преподавателем в университете. Лет… лет десять, наверное. Да, десять лет. Родом из Дрездена. Преподавал в Маасдаме, где я и учился.

Человек замолчал на некоторое время. Несколько секунд он явно обдумывал сказанное и, будто приняв какое-то решение, слегка повернул голову, бросая в сторону приказание, которое Ланге не понял. Зато лейтенант в буквальном смысле вздрогнул в руках державшего его мужчины. Потому что приказание было отдано на русском:

— Цвет глаз, рост?

Лейтенант, испуганно скосив глаза, в секунду покрылся холодным потом. Только сейчас к нему пришло осознание того, что вопросы, на которые он отвечал исправно несколько секунд назад, были заданы на не совсем чистом и правильном немецком.

Их сравнительно небольшая комната в блиндаже, рассчитанная на комфортное проживание вдвоем, вместила, помимо них самих, сразу четырех одетых в комбинезоны диверсантов. Один, прихватив сзади за шею майора, удерживал его, заставляя приподниматься на цыпочки, второй сноровисто и быстро вязал руки Вайзена. Этот самый второй, остановившись на секунду и придерживая запястья майора, заглянул ему в лицо.

— Глаза серые. Рост в норме. Он.

— Документы. Личные и по фортификации. Покажи, где? — Снова обратил свое внимание на Ланге русский. Понуждая к более быстрому ответу, несильно ткнул пистолетом в щеку.

— На столе, в портфеле. Папка на столе, тоже. Папка с документами, личные документы в портфеле. И тетрадь. Тетрадь на столе.

Что его толкнуло сказать про дневник майора, Ланге ответить не мог. Отчего-то это казалось правильным. Лейтенанту было ясно, зачем пришли русские, и они имели полное право знать то, что их интересовало. Господь, судя по всему, признал Вайзена виновным.

— Не трогайте мальчика, — полузадушенно прошипел майор, — я — майор Вайзен, я вам нужен. Свяжите лейтенанта и оставьте до утра. Он ни в чем не виноват, уверяю вас. Я все расскажу, что вам нужно.

Ланге, совершенно не ожидавший этих слов, удивленно посмотрел на майора, которого все так же удерживали за горло. Реакция русских на это откровение, впрочем, была донельзя рациональной. Никто не ответил Вайзену, вместо того ему просто забили в рот заранее подготовленный кляп и зафиксировали его повязкой.