Сергей Лапшин - Последний довод побежденных

Юля была спортсменкой. Да, вот такие дела, легкоатлеткой. И приехала на соревнования, по словам Нельсона, некий аналог Олимпиады. Правда, назывался он по-другому, как-то стильно и по-немецки, но название это у меня из головы сразу вылетело. Интереснее было то, что Юля, получается, была довольно известной личностью. И за нее действительно требовали денежный выкуп. А вот оказались мы, вы даже не поверите где. Чтобы все обстоятельно довести до вас, мне придется углубиться в исторический экскурс. И не уверен, что вам будет приятно все то, что я напишу.

Война действительно была. Вот только называлась она не Великой Отечественной, а Освободительной. И началась не 22.06.1941 года, а 01.06.1940 года. На целый год раньше. Все то, что не удалось в моем времени, было блестяще реализовано в этой действительности. После капитуляции Франции Германия заключила мирное соглашение с англичанами, и вся объединенная мощь Белой Европы обрушилась на большевистскую Россию. Судя по тому, что война длилась всего три месяца, она действительно была Освободительной в полном смысле этого слова. В настоящий момент часть территории входила в состав Третьего рейха, часть, понятно какая, принадлежала Финляндии, а некоторые южные земли были переданы англичанам.

Адольф исполнил то, что обещал в моей реальности. Наделил победителей земельными наделами, в одном из которых, Линденсхониге, мы и имели честь быть найденными. Мало того, следует отдать должное, все добровольные части, помогавшие Великой Германии в борьбе с красной заразой, тоже получили свое. Именно в таком вот месте, поселении, отданном одному из подразделений РККА, воевавшему на стороне Вермахта, мы и находились. По словам Юли, все поселения, на которые распространялась юрисдикция бывших красноармейцев, казаков и иных коммунистов, были просто-напросто рассадниками бандитизма и воровства. Девушка упорно именовала всех бывших военнослужащих РККА коммунистами, и когда Нельсон пытался ее поправлять, настаивала именно на этом определении. На мой взгляд, пояснения нашей барышни грешили множеством неточностей и логических несостыковок.

Если бы немцам было надо, думаю, изолированные очаги сопротивления они бы уничтожили безо всяких проблем. Нападение на колонну — это ведь открытые боевые действия, и караться они должны строго. Почему немцы терпят это, мало того, по словам Юли, довольно часто выплачивают выкуп за похищенных, мне было совершенно непонятно. Объединенная Белая Европа, в моем понимании — территория единой Белой Расы, в которой просто нет места столь позорным явлениям, как грызня между своими. Если же кто-то выпадает из категории «своих», то он подлежит немедленному и безусловному уничтожению.

Впрочем, запал мой, возникший под воздействием пересказа Нельсона, довольно быстро стух. Слова одно, а действительность — совершенно иное. Я был в той деревне, которая, судя по всему, принадлежала немцам, и столь убогой нищеты, такого забитого и запуганного населения никогда еще не видел. Судя по одному лишь этому, солдаты Вермахта не осуществляли священную миссию белого человека, а приобретали себе рабов на территории Советского Союза. А русский рабом быть не должен. Мало того, простить и понять отношение к себе и Нельсону со стороны все тех же немцев я в любом случае не мог.

Но что взять с Юли? Она была спортсменкой, известной в своей стране и в мире, она прибыла на «олимпийские игры» и жила в бывшей Карелии, в имении своих родителей, так что вряд ли знала реалии нынешней России. Кстати говоря, благодаря ей мы еще и сумели привязаться к местности. Судьба забросила нас куда-то в район среднего течения Волги, более четко определиться мы не смогли. Юля перечисляла сплошь немецкие названия, которые нам ровно ничего не говорили.

Впрочем, наше географическое местоположение сейчас не играло никакой роли. Нельсон шел на поправку, крепчал, да и я сам чувствовал, как отхожу от побоев и меня перестает мучить жестокое чувство голода. Мы стали прилично наедаться, а это значило, что какой-то минимум энергии уже скопили. И мне, и Нельсону было совершенно ясно, что силы нам понадобятся в самом ближайшем будущем.

Пятый день нашего пребывания в заточении наконец-то принес определенность. Началось все довольно стандартно — поутру дверь нашей камеры открылась, и мы получили две миски традиционного варева и две кружки со слегка подслащенным чаем. Нельзя сказать, что нас кормили на убой, но сравнения с тем дерьмом, которое давали немцы, пока держали в сарае, конечно, были в пользу нынешней еды. Варили нам не объедки, а вполне цивилизованно — капусту, картошку, в общем, некая вариация второго блюда. Если приплюсовать сюда калорийную колбасу, которой регулярно снабжала нас Юля, и всякие приятные мелочи вроде конфет, булок и иных сладостей, нынешнее наше положение не казалось столь катастрофичным. Я уже говорил, что Нельсон более-менее пришел в себя, но немаловажно и то, что лично я стал чувствовать себя гораздо лучше.

Знаете, я нутром чуял, что и в этом месте ничего хорошего нас не ждет. Я всегда скептически относился к мыслям о всеобщем равенстве и братстве, тем более если эти идеи прямо противоречат самому учению коммунизма. Разве дифференциация на рабочий класс, более заслуженный, нежели крестьяне, и гораздо более заслуженный, нежели интеллигенция, не есть неравенство в прямом смысле? Все это лицемерие, не более того. Нация, кровь, раса — вот это главные и основные, краеугольные камни в построении общества. Не происхождение, не род занятий, понимаете, а личное достоинство каждого, продиктованное собственной кровью и цветом кожи.

Любые коммунисты, везде и всегда, ассоциировались у меня с плесенью. Общеизвестно, что революция семнадцатого года, ставшая горем для миллионов истинно русских, была проведена под красным флагом коммунизма, тождественным на тот момент мировому сионизму. Можете носы кривить, обзывать антисемитом, но просто возьмите списки всех управляющих органов власти Советской Республики и посчитайте, сколько там русских фамилий.

То, что мы оказались в плену у коммунистов, меня не вдохновляло. Лицемерие и подлость, присущие коммунистам, однозначно оставляли нам с Нельсоном мало шансов на выживание. А выжить мы с ним стремились.

Сразу после завтрака, когда мы с моим сокамерником хорошенько заточили, конвоир, убравший посуду, пригласил меня на выход. Нельсону тут в определенном смысле везло, констатировав ушиб головного мозга, его особо не тягали на допросы. Я же регулярно, раз в день, поднимался на второй этаж здания, чтобы получить парочку лещей и заново рассказать про расположение зданий, помещений на ППД, порядок движения колонн, собственные функции, вспомнить звания и должности тех, кто мной командовал. В кеды меня взяли [62]единожды, в первый день, а вот впоследствии бить перестали. Пощечины и зуботычины я всерьез не воспринимал.