Евгений Красницкий - Отрок (XXI-XII)

- Но стремление к справедливости присуще одинаково всем, отче! Пусть они понимают ее по-разному, но жаждут одинаково!

- Однако эта жажда толкает их на совершенно разные дела! А мы с тобой уже договорились, что речь идет не только о чувствах, но и поступках.

- Ну, хорошо, а милосердие? Милосердие, которое может быть даже выше справедливости? Разве не одно и то же понимают разные люди под этим словом? Разве по-разному оно выражается в делах?

- Гм… милосердие выше справедливости?

- Да! А еще самопожертвование. Ты, отче, говорил о том, что и твари бессловесные заботятся о потомстве. Согласен. Но кинется ли собака в огонь не за своими щенками, а за чужими? Нет! Так может поступить только человек! В стае птицы или звери забивают больного, бросают старых и слабых, но человек поступает совершенно иначе, в противном случае в селищах не было бы ни одного старика или увечного! Ты скажешь, отче, что далеко не всякий способен на милосердие и самопожертвование, и будешь прав, но надежда на милосердие и помощь живет в каждом человеке!

- Мы говорим о делах, а не о надеждах…

- Но мы не говорим о торге - ты мне, я тебе. Будь милосерд ради самого милосердия, не жди награды, надейся на милосердие, не совершив его ни разу в жизни! - Мишка сам не ожидал от себя такой горячности, тем более не ожидал, что подобные вещи придется говорить священнику. - Ты, отче, взывал к милосердию, когда сотник приговорил холопку к смерти. Он поступил по закону, по справедливости, но ты все равно, взывал. Значит, милосердие выше справедливости!

- Закон - от людей, милосердие - от Бога. Порадовал ты меня, Миша, не зря я тратил время на беседы с тобой. - Из голоса монаха ушли нотки поучающей снисходительности. - Молодец.

- Нет, погоди, отче! Вспомни, с чего наш разговор начался - ты удивился тому, что Нинея просила деда о том же, о чем и ты. Так вот: она просила о милосердии! Существуют, все-таки, общечеловеческие ценности!

- Ведьма и милосердие? Миша!

- Да, отче! И не говори, что это происки дьявола, не поверю. В то, что Земля круглая, верю, а в это - нет!

- Она ведьма!

- Она человек!

- Прекрати немедленно! Замолчи!

- Я-то замолчу, но то, что произошло, уже произошло - Нинея взывала к милосердию так же, как и ты отче. Именно это так поразило сотника Корнея, что он не смог отказать вам. Вам, а не тебе!

- Господи, прости его, ибо не ведает, что…

- Ведаю! Свершилось доброе дело, спасены женщины и дети. Вопреки закону, но во славу милосердию. Вы свершили это вдвоем. Радуйся, отче!

- Этого я и боялся! Сумела-таки прислужница нечистого смутить твою душу, сумела привлечь на сторону сил тьмы…

Дальше разговор пошел, что называется, "в одну калитку" - священник обвинял и увещевал, Мишка угрюмо отмалчивался, ругая себя последними словами за то, что в очередной раз забыл: есть черта, за которой отец Михаил, несмотря на всю свою образованность и широту взглядов, превращается в упертого ортодокса, в фанатика, невосприимчивого ни к каким аргументам.

Кончилось все, как и следовало ожидать, молитвенным бдением на полночи и наложением епитимьи в виде недели на хлебе и воде, с пояснением, что такое легкое наказание наложено на впавшего в ересь отрока исключительно из милосердия к не оправившемуся от ран.

" И куда вас, сэр, понесло? Общечеловеческие ценности, общечеловеческие ценности, демократ, пробы ставить негде! И не первый раз, между прочим. Оглянитесь вокруг, сэр, Майкл, XII век на дворе! Да будь вы ТАМ самым, что ни наесть, красно-коричневым (как вас, собственно, и называли коллеги-депутаты), ЗДЕСЬ вы, все равно, демократичнее, гуманнее и, едрена вошь, либеральнее самых распоследних демократов, гуманистов и либералов. Короче, фильтруйте базар, сэр, особенно при общении с бойцами идеологического фронта. Как вы там, после разговора с Перваком изволили выразиться? Вера нужна, для того, чтобы отличать Добро от Зла? Ну, вот: отличили. Мало вас ТАМ носом тыкали в то, что в идеологии каждая запятая "стреляет"!".

Как назло, экипаж ладьи завтракал в то утро копченой рыбкой, запах которой разносился, казалось, по всей реке.

Произошедшие в крепости перемены радовали глаз. Уже начали вырисовываться контуры будущего равелина, имеющего форму треугольника, вершиной которого должны были стать ворота с подъемным мостом. Ворот, правда еще не было, а мост через ров пока был обычным, а не подъемным, но одна из казарм, стоящая вдоль северной стены, которая еще тоже находилась в зачаточном состоянии, уже подведена под крышу и заселена "курсантами".

Ох и намучался Мишка, ругаясь с Сучком, по поводу проекта казармы! По его замыслу, на каждом из двух верхних этажей трехэтажной казармы должны были быть оборудованы по десять кубриков - по одному на десяток учеников Воинской школы. Все же здание Мишка хотел разделить шестью кирпичными стенами, которые на самом деле, были не сплошными, а пронизаны дымоходами, чтобы отапливать казарму можно было шестью печами, находившимися в подвале.

Сучок, брызгая слюной без конца повторял свой любимый аргумент "так никто не строит", а Мишка, плюнув на Сучка, обращался, главным образом к Гвоздю и к Плинфе(1), которые, не отвергая идею с порога, пытались понять суть мишкиных предложений.

# #1 Плинфа - так на Руси назывался кирпич. Плинфа была более широкой и плоской, чем современные кирпичи. В данном случае "Плинфа" - кличка мастера-кирпичника.

Гвоздь, в конце концов, проникнувшись идеей, заявил Сучку, что зимой будет действительно хорошо, если одна из стен в каждом кубрике будет постоянно теплой, опять же и сушилку на каждом этаже можно будет сделать. Плинфа тоже, энергично почесав в затылке, сообщил, что на первом этаже, где планировалось устроить трапезную, лазарет и другие нежилые помещения, дымоходы можно будет пропустить внутри колонн, а потолки, для того, чтобы удержать вес верхних этажей, сделать сводчатыми. Мишка понял, что из трапезной получится нечто, вроде грановитой палаты в Кремле и подвел итог, тоже уже ставшей привычной в спорах с Сучком фразой: "Да, не строят, значит, мы будем первыми!". Сучок скривился, а Мишка тихо порадовался, что русские мастера уже переняли у византийцев умение сооружать каменные арки и своды.

Часовня, скромно притулившаяся у будущей дальней стены равелина, была деревянной. Мишка сходу пообещавший отцу Михаилу, что храм в крепости будет обязательно кирпичным и с куполами - не хуже Десятинной церкви в Киеве, вместо похвалы получил упрек в гордыне и напоминание о недопустимости невыполнимых обещаний, после чего решил вывернуться наизнанку, но сбацать уменьшенную копию питерского Спаса на Крови, в его глазах ничуть не уступавшего красотой московскому храму Василия Блаженного. Как это у него получится, Мишка представлял себе весьма смутно, но его, что называется "зело", хотя он и представлял себе неконструктивность и даже опасность подобной упертости управленца по поводу побочной, отвлекающей время и ресурсы, локальной цели.