Валерий Белоусов - Спасти СССР! «Попаданец в пенсне»

Вот он и надрывается:

— Жрать хочу! Водки хочу!.. ну и это… про прекрасный пол.

Весёлый был дедушка, царствие ему…

Чего такое? Мелкое хулиганство? Китаец? Гоните его в шею! Он сейчас своего консула звать начнёт, а оно нам надо?… И еще белорус?

Деточка, ты не волнуйся. Мы твоего папу не обидим. Хочешь, я тебе свои красивые наручнички дам поиграть? Только, пожалуйста, ты их не застегивай, а то у меня давеча ключ потерялся…

А Белоруссия — она ещё с нами или тоже уже того… а?

Ну, значит, гражданин Зенькович, как мы будем с вами решать, по совести или по закону? Что, не надо протокола? Хвалю.

Тогда гоните червонец. Штраф.

Как за что вам штраф? За компанию! Выпить мне сегодня надо или нет?! Да вы не волнуйтесь, мы вам тоже нальем…

В тихом, безлюдном дворе — а окрестности Солянки вечерами вообще глухой район, проснёшься, бывало, на лавочке в чужом дворе и гадаешь, где ты?

Или в тихом центре, или в Рогожской слободе…

Стоит под старым тополем «рафик», значит, для случайного прохожего ясно: если стоит, значит, надо.

Потому как в частном автовладении таких машин обычно не было… скорее всего, какая-нибудь служебная.

Пусть себе стоит…

— У-у-у…

— Ну шо ты воешь, внучек? Хиба ж це боль? Вот помню я, мне один добрый штаб-артц татуировку с левого предплечья удалял… ну, знаешь, такую, с литерами «АВ», хруппа моей крови… [109] Татуировка делалась эсэсовцам.

Нам, кто в дивизию в сорок четвертом вступал, всем наносили — чтобы побыстрее накачать свежей кровушки при ранении.

По этой татуировке нас потом и выявляли. Некоторые красные, радяньские партизаны и шибко злые красноармейцы владельцев таких знаков отличия вообще сразу в расход отправляли… Уж больно мы о себе известную славу составили!

— А правду кажуть, що вам, панове, при ранениях жидовьску кровь переливали?

— Та ни… яка там жидовьска… так, с малых дытын!

Они ж усе равно бы издохли… да, а потом, значит, сразу после войны, когда ядро дивизии было интернировано в Римини, один из докторов в лагере за небольшую плату эти литеры удалял. Это делалось нанесением химиката, который сначала раздражал, а потом и сжигал кожу. Было чертовски болезненно, но эффективно, и огромное количество украинцев воспользовались такой возможностью.

И никто не выл! Вот же ж были украинские лыцари, настоящие сичевики!

А тебе лишь по морде настучали… а ты уж и воешь! Стыдно, внучек, позоришь ты меня…

— Тем более, пан Илларион, що вы себэ неправильно повели… зачем с русским быдлом надо было разговаривать? Я вас зачем послал? Шоб вы посмотрели на место предстоящей акции…

— Меня какой-то чучмек бил… дикарь! Азиат! Сталинист красно-коричневый, агрессивно-послушный… узбек, наверное…

— Тем более! Значит, повторю вам вашу задачу. Вам надо приблизиться к Мавзолею, встать, чтобы побольше людей было вокруг, и нажать вот эту кнопку…

Листовки из вашего пояса разлетятся, а мы ваш подвиг зафиксируем на кино- и фотоплёнку, поднимем международную общественность!

— Да! Надо дать всем понять… потому что! Горбачёв, Станкевич, Собчак и я…

— Да вы, панове, сразу встанете в один ряд с выдающимися демократами — Сахаровым, Делоне, Синявским… Да что там! Мы ваши книги таким тиражом опубликуем, как Солженицыну и не снилось!

— Да я, собственно, пока только наметки делаю, о моей роли в свержении коммунизма… Но как вы догадались?!

— Да это же элементарно — такой выдающийся мыслитель, как вы, шановни пан, просто обязан быть и гениальным писателем! Властителем дум!

— Да я, знаете… У меня много незаконченного! — гордо сказал Илларион.

— Ничего, успеете! Мы вам обеспечим дом в Канаде, много женщин и машин… любите женщин, шановни пан?

Интеллигентный Прохожий чуть покраснел:

— Да я, собственно… а вот они меня…

— Ничего! С такими деньгами, какие будут у вас, они вас немедленно полюбят! Все сразу причём!

Илларион гордо выпрямился:

— Я делаю ЭТО не из-за денег!

— Верно-верно… только ради свободы и торжества демократии, бесстрашный вы наш!

«Там-там-там — татам…»

Куранты на Спасской башне начали вызванивать свою прекрасную и строгую мелодию…

И ровно за две минуты тридцать пять секунд до назначенного мига, делая чеканный, торжественный шаг, введенный в Армии Российской Императором Павлом Петровичем, отбивая звонко каждый из двести десяти шагов по брусчатке — из ворот показалась смена Почётного караула…

Лаврентий Павлович очень любил эти мгновения…

Здесь, у Кремля, каким-то неземным холодком пробирало душу, будто касались её чуткие, незримые руки — возвышая над сиюминутным, суетным…

Начиная с 26 января 1924 года, каждый день… каждый час…

И лишь только в чёрном сорок первом, в июле, когда тело Ильича было увезено сотрудниками Первого отдела НКГБ СССР в Тюмень, на пост не заступали.

А сегодня, как обычно — бойцы роты Почётного караула, в синих погонах на строгих солдатских шинелях, строго и величаво вершили свой ритуал.

И как всегда — десятки людей собрались, чтобы посмотреть на это прекрасное, и чуть печальное зрелище… потому что заступали солдаты на пост, у могилы величайших людей России — Ленина и Сталина.

Вот и сейчас, совсем рядом с Берией, невысокий китаец держит на плече маленькую русскую девочку в красной ветровке, а другой мужчина — смотрит на ребёнка нежно и ласково… Отец, понятное дело.

Берии было как-то непривычно видеть на фронтоне Мавзолея только одно имя… Но ведь это же ерунда?

Если дорогое имя Сталина высечено не на черном граните, а в его живом, трепещущем сердце?

Перезвон курантов, чёткий ритм шагов.

И вдруг, как грязная клякса на листах священной книги, — истошный бабий визг:

— За нашу и вашу свободу-у-у…

…Иннокентий был вовсе не дурак. Он вот взял и подумал — а как же это листовки разлетятся, когда он кнопку нажмёт? Они же туго свернуты в продолговатые цилиндрики, вшитые в пояс. А пояс надет на голое тело! А сверху пояса — застегнута рубашка! Она же мешать будет! Эх, не продумали до конца, а еще заграница…

И поэтому Иннокентий широко распахнул на себе рубашку, ту самую, белую, с чёрной траурной полосой на воротничке, чтобы дать возможность разлететься словам справедливости…

Видимо, дежурный милиционер не зря волок службу на главной площади страны.

С криком:

— Лёха, вали шахида! — он сшиб с ног китайца и девочку, прикрывая их собой… Просто работа у него такая. Ничего другого он сделать уже не успевал.