Алексей Зубков - Хорошая война

— Но нас же могут убить!

— Бросьте все к свиньям собачьим и идите за мной. Первые трое сразу в рай! Остальные немного позже…

— Но…

— Трусы! — повторил Патер, — Вас отделяет от рая один шаг, одно богоугодное дело. Если теперь вы накладете в штаны, стоя этакой раскорякой на пороге рая, вам остается только повернуться к райским вратам вашими жирными задницами, чтобы святому Петру ловчее было отправить вас добрым пинком прямо в геенну огненную, где вам самое место!

Дверь за спиной Патера скрипнула сильнее и открылась полностью. Патер обернулся и увидел Франца, который подслушивал с самого начала, приоткрыв дверь, а от последнего пассажа так впечатлился, что перестал поддерживать ручку. Из-за спины Франца выглядывали еще четверо швейцарцев.

— Франц? Что ты тут делаешь? — удивился Патер.

— Мы принесли щиты. Их надо раскрасить для Его светлости, мы же сегодня договорились, — ответил Франц.

— Да, — вспомнил Патер, — хорошо, отнесите в мастерскую.

— А можно, мы пойдем с Вами? — робко спросил Франц.

— Куда?

— На богоугодное дело.

— Ну дают! — фыркнул кто-то из паломников, — вот уж кто настоящие борцы за веру! Где это видано, чтобы швейцарец бесплатно сражался за божье дело! Даже сам Папа платит швейцарцам.

Патер строго оглядел паломников.

— Вашему неверию мог бы позавидовать апостол Фома, а ваша упертость сравнима с бараньей. Завтра же я пойду и предложу швейцарцам ради Господа Нашего выйти на демонстрацию силы бесплатно. Если они откажутся, значит, я зря проповедовал им слово Божье последние сорок лет. А вам, зажравшиеся трусы, пусть будет стыдно. Но я знаю, что стыдно вам не будет. Вы не можете решиться на поступок даже тогда, когда за вашей спиной Бог и полсотни швейцарцев. Я не могу подать вам пример смелости, потому что ни в моем опыте, ни в Библии нет примеров для таких, как вы. Вам следует взять пару уроков у полевых мышей, потом пройти курс смелости у сусликов и после этого…

— Теперь я понимаю, что значит «метать бисер перед свиньями», — вставил Франц, когда Патер вдохнул.

Патер выдохнул, не закончив метафору. Он сурово обвел аудиторию и закончил проповедь.

— Если кто-нибудь кому-нибудь пикнет о том, что тут было…

— Вот-вот, — добавил Франц. Для большей убедительности он слегка вытащил баселард из ножен и со щелчком вставил обратно. Швейцарцы у него за спиной сделали зверские рожи.

— Пойдем, Франц, — повернулся Патер, — покажешь, что надо сделать.

В мастерской Франц отпустил своих помощников, расставил щиты у стены и сказал.

— Вот на этих трех щитах надо изобразить герб де Круа, как на образце, а на четвертом — геральдическое существо Oberkriegschneck.

— Это еще что за тварь и к чему она приличному человеку? — удивился Патер.

— У Его светлости завелась привычка обзывать меня разными сложносочиненными улитками, а я не улитка, — объяснил Франц, — если он словами не понимает, то пусть на картину посмотрит и поймет, что вовсе я ни на что такое не похож.

— А почему на щите?

— Потому что на всякую ерунду рыцари не смотрят, а на щит обратят внимание. Он мне все равно бесплатно достался.

— Почему геральдическое существо, а не простое? — отвлекся от своей работы Горгонзола.

— Потому что на щите можно рисовать только геральдических, мне Его светлость говорил, — ответил Франц.

— Эх… — вздохнул Патер, — что-то я этого Oberkriegschneck плохо представляю. Другие варианты есть?

— Есть, — вздохнул Франц, — еще «улитка с шилом в заднице».

— Другое дело! — воскликнул Горгонзола, — Здесь можно поделить щит, в одной половине изобразить улитку, а в другой все остальное. Геральдическое шило возьмем с книги про святого Крепиниана…

— А геральдическую задницу? — скептически спросил Патер.

— Ерунда, — махнул рукой Горгонзола, — Шествующая задница анфас…

Франц икнул. Он и раньше подозревал, что художники видят мир немного не так, как простые люди, но чтобы настолько…. Ни одна из виданных Францем задниц не могла похвастаться видом анфас, то есть, спереди.

— Может быть, в профиль? — деликатно поправил Франц.

— Или так, — согласился Патер, — а вообще-то, Франц, пора тебе домой, пока ворота на ночь не закрыли. Я сначала для Его светлости гербы напишу, потом до твоего доберусь.

Франц, благодаря знакомству с Патером, давно уяснил, что ругаться с художником — себя не уважать, поэтому попрощался и отправился в лагерь.

Изготовитель щитов заранее потрудился обклеить их холстиной и загрунтовать, так что нанесение рисунка дополнительной подготовки не требовало. Патер сразу же наложил на три щита контуры несложного герба де Круа и в лучах заходящего солнца раскрасил щиты темперными красками. На четвертый щит Патер наложил фон и задумался. Раздумья прервал подошедший Горгонзола.

— Хорошо получилось, ровно и чисто, — сказал художник, разглядывая первые три щита, — а с этим что не так?

— Да не хочу я задницу рисовать, ни анфас, ни профиль, — ответил Патер.

— Ну нарисуй этого, как его…

— Oberkriegschneck. Ты не знаешь, что это за тварь?

— Не знаю, но ты можешь проявить фантазию. Уж улитку-то нарисовать не сложно, а символов войны и старшинства есть насколько на выбор. В чем проблема?

— Я не знаю, полагаются ли улитке когти, хвост и язык, как другим геральдическим животным.

— Хм… — живописец задумался, — А герольда не спрашивал?

— Угу. Сейчас пробегу по городу, уговорю стражников открыть ворота, полчаса ходу до турнирного лагеря, убеждаю охрану меня пропустить, заваливаюсь к герольду в шатер, снимаю его с какой-нибудь девки и спрашиваю, положены ли геральдической улитке когти, хвост и язык. Если все перечисленное у меня получится, сомневаюсь, что он даст развернутый ответ по теме вопроса.

— Тогда я тоже не знаю, — пожал плечами Горгонзола, — придумай что-нибудь сам. Сейчас уже будут звонить к вечерне, а там и спать пора.

Патер немного не угадал истинные причины смерти Каспара. Ситуация оказалась сложнее, а умысла меньше. Пока оруженосцы надевали доспехи, в шатре герольдов состоялось внеплановое совещание «врагов святой Церкви». Присутствовали упомянутые келарем Альфиери и епископ, а также не упомянутый им Грегуар Бурмайер.

— Ну что, допрыгались? Я всегда говорил, что знают двое, знает и свинья, — без предисловий начал Бурмайер, — про вас уже на площади комедии показывают!

— Пока было всего одно представление, — пожал плечами Альфиери, — я уже послал стражников арестовать кукольника.

Альфиери не выглядел сколько-нибудь удивленным. Он знал, что рано или поздно кто-нибудь из «своих» подложит ему свинью, и был готов принимать меры. Дело в том, что Альфиери не был человеком чести. Попросту говоря, он был жуликом. Крупным, солидным, благородного происхождения, но жуликом. А жулики, как известно, не ценят честных людей, впрочем, те отвечают им взаимностью. Посему, несмотря на то, что все, кто работал на Альфиери, со своими прямыми обязанностями справлялись замечательно, каждый норовил урвать свой кусок из тарелки сеньора. Повара приворовывали продукты, портные запасались тканями, слуги тащили по домам посуду, а уж городская стража торговала своими услугами с не меньшим энтузиазмом, чем куртизанки.