Шумилин Ильич - Ванька-ротный

С каждой секундой он всё дальше удалялся от нас. Вот он пробежал среди мелких кустов и за снежным перевалом вдруг исчез. Но вот он снова вынырнул, проскочил между двумя отдельно стоящими елями и затерялся в лесу. Он торопился в тыл, боясь попасть под обстрел. Думал, что немцы только его и ловят, за ним только и охотятся.

– Ну, этот будет жить! – сказал ротный.

Бывали дни, когда на передовой не было сказано ни единого слова. Люди лежали рядом и упорно молчали. Под разрывами, под сплошным обстрелом, на лютом ветру и холоде зря не будешь чесать язык. Да и о чём говорить? Жратъ и курить нечего! Говорить, что каждый солдат дорог Родине? А может, это вовсе и не Родина пихнула его сюда на голое поле, под немецкий обстрел? Может, это полковые начальники по своей тупости и трусости держали солдат на ветру. Вместо того, чтобы разрешить им отойти на опушку леса. Какую внутреннюю силу нужно иметь, чтобы всё это выдержать и пересилить?

Каждый новый удар снаряда и очередной остервенелый налет уносил из роты людей. Пусть во время разрывов тебя бросает и колотит, ты всё равно должен пройти через это. Иначе ты и войну не видал.

Вырваться с передовой, убежать в лес, как тот связной солдатик, из стрелковой роты никому не суждено.

Уйти туда, где в прокуренных избах ездовая толчея и прочая тыловая братия портит воздух, тебе не удастся. Тебе это запрещено. Ты только можешь, идти и идти вперёд.

Они тоже люди. Им просто выпала более лёгкая доля. Они тоже от фронтовой жизни ноют. Им в тылах полка не легко и не сладко. Что и говорить!

И всё же сидят они в натопленных избах, ведут неторопливый шутейный разговор. В картишки на хлеб, на сахар перебрасываются.

Ординарец вспомнил свою бабку, как она, сморщившись, словно глотая лимон, выговаривала его отцу, когда тот приходил домой выпивши. Она грозила ему страшным адом. А теперь в живых нет ни бабки, нет и отца. Бабка умерла своей смертью, как прыщ на заднице. А отец сгорел в аду, погиб на войне.

Теперь ему, из всей семьи младшему, пришлось испытать на себе, что такое ад и как невинный грешник страдает и корчится, когда горит его тело в огне. На огне наверно теплей и приятней, чем вот так умирать на ледяной сковороде. А тут ещё немцы пытают громом и молнией.

Разной дорогой бабка и отец к смерти пошли. Только минули бабку страхи и адские муки.

Ординарец развязал свой мешок, достал бинокль, сдул пылинки с прозрачных синих стекол, приложил окуляры к глазам и стал рассматривать передний край своей роты.

В створ бинокля опять попали убитые.

Один из них лежал на боку, вытянув шею и приподняв от земли несколько голову. Другой – опершись на локоть, простёр вперёд застывшие руки. Рядом ещё один в неестественной позе дополнял эту троицу.

Трупы ещё не успели вмёрзнуть в застывшую землю, и любой разрыв мог легко перевернуть их в снегу. Вот почему они образовали как бы полусидящую группу.

И то, что он увидел в бинокль. То, что показалось ему, его поразило сразу и по всему телу, от сознания увиденного, пробежал озноб.

Ему показалось, что мертвые играют в карты. Застывшие фигуры были в наклонной позе, и мертвые образовали как бы тесный кружок.

Как только эта мысль возникла у него в голове, он со всей отчетливостью и ясностью увидел вытянутое лицо мертвого солдата. Оно как бы на время задумалось, узрев полуоткрытые карты соседа.

Ординарец смотрел в бинокль и не дышал. Через бинокль он видел живую картину, видел и не верил своим глазам. Перед ним всплыли люди, среди них бурлили земные страсти.

До боли в висках напряг он слух и зрение, пытаясь всмотреться в лица картежников, и уловить о чём они говорят.

– Что ни будь, увидел?

– Что там? Немцы ползут? – повернувшись на бок, спросил командир роты.

– Нет, товарищ лейтенант! У немцев всё тихо!

Он посмотрел в бинокль ещё раз и на расстоянии вытянутой руки увидел играющих.

Живые солдаты обычно играют на махорку, на сахар, на хлеб.

А эти на что?

Может в банке у них стоит сияющий венец вечной славы?

А может, они играют на неизвестные свои имена и могилы?

Убиты были в одном месте, а лежать на земле будут разбросанными по разным местам.

Домой им вышлют бумажки о гибели. Имена их будут помнить только матери старушки, пока ещё живы. Постарев от горя, они их навсегда унесут с собой в могилу. Вместе, с ними исчезнут из памяти реальные имена и когда-то живые люди. А разве важно знать эти имена через пятьдесят лет? Лётчикам на могилы поставят пропеллеры, а пехоту вообще не присыпят землей.

– Ты чего там уставился? – спросил лейтенант.

– Да так, ничего особенного?

Ординарец ещё раз решил посмотреть на карточную игру. Приложил бинокль к глазам. Но небо в этот момент изменило свой свет и заметно просветлело. Сквозь серые облака на землю пробился солнечный луч. Он мелькнул перед глазами и сразу погас. Освещение снежного поля изменилось и теперь, сколько биноклем ординарец не водил ему не удалось обнаружить группу убитых, играющих в карты.

– Что за чертовщина? – подумал он.

В душу его закралось сомнение. Появился какой-то непонятно-суеверный страх. Он опустил бинокль и больше в ту сторону не смотрел. Налетевший холодный ветер мурашками пробежал по спине.

К ночи связисты наладили связь. Проложили новый провод вместо изорванного на куски. Лейтенанту передали приказ перейти к обороне. Это значит, что нужно ещё глубже закопаться в земле, углубить воронки, превратить их в окопы. Теперь, когда в деревне появились немецкие танки, о наступлении роты на деревню не могло быть и речи.

С наступлением темноты старшина привез продукты и взрывчатку. Явились два сапёра. Они должны были заложить заряды в воронках и взорвать их. Промерзшую землю ни киркой, ни лопатой, ни руками не взять. На сухих и снежных местах почва промерзает не так глубоко. Взрывчатка, здесь работает с эффектом.

Не глубокий, по пояс, вырытый в мёрзлой земле, окоп защищает солдата надёжно. Прямое попадание почти исключено.

Всю первую половину ночи на передовой громыхали раскаты взрывов. Перед утром ординарец и ротный пошли по окопам проверить солдат, как у них идут дела по углублению воронок.

Ещё с вечера командир роты приказал младшему лейтенанту выделить людей и убрать с передовой трупы убитых.

– Не очень высовывайтесь! – заметил ротный солдатам, проходя вдоль окоп.

Ординарец шел за ротным чуть сзади. Они вышли на правый фланг. Здесь в неглубоком окопе находился младший лейтенант. Когда они с ротным спрыгнули в окоп, то рядом с младшим лейтенантом в окопе увидели полураздетого солдата.

– Думали, что его на куски разорвало! – кивнул головой в сторону солдата младший лейтенант.

– А он вот явился живой!