Шумилин Ильич - Ванька-ротный

– Два дня во взводе не было. Говорит, что у немцев был.

– Как это у немцев? – переспросил ротный.

– Говорит, двое суток у немцев был. Вот только что в сумерках явился.

– В самом деле, у немцев был? Может с перепугу, где в лесу отсиживался, а теперь сочиняешь?

Солдат низко опустил голову, зашмыгал носом и у него на небритых щеках, появилась слезинки. То ли они появилась от холода, то ли от обиды или жалости к себе, но две крупные слезинки быстро скатились по щекам.

– Нет, товарищ лейтенант. Я у них по правде в сарае сидел.

– А ты знаешь, что будет с тобой, если наши смержовцы узнают об этом?

– А я товарищ лейтенант им ничёго не сказал!

– Кому не сказал?

– Им, немцам! Когда был на допросе.

Ротный и взводный дружно засмеялись.

– О чём же они тебя пытали?

– Всякое спрашивали! – ответил солдат, вытирая вспотевшее от напряжения лицо.

– Били наверно?

– А чего меня бить? Я и так ничего не знаю.

– Спросили, какая часть.

– Не знаю! Мы неделю как прибыли с пополнением.

– А кто у вас командир роты? Знаешь?

– Знаю!

– Кто?

– Ротный!

– Они видно подумали, что это фамилия ваша такая, переводчик в блокнот записал и спрашивает,

– Он у вас украинец?

– Кто?

– Лейтенант Ротный?

– Потом еще чего-то спросили. А чего я мог им сказать?

– После того меня увели в сарай и поставили часового.

– Я сидел внутри. Часовой снаружи ходил. Мне не видно его, а слыхать было. Он куда-то отходил. Потому, что когда возвращался всякий раз, что-то по ихнему бормотал и кричал мне через закрытую дверь:

– Иван ду бист хир?

– Сам ты хир! – отвечал я ему. Он опять чего-то бормотал и довольный уходил куда-то.

Каждый раз я слышал, как он топтался на месте, сморкался в тряпку и опять исчезал. Было слышно, как снег скрипит у него под ногами. Один раз я подошел к самой двери и когда он ушел, надавил на неё. Дверь оттопырилась, я выглянул наружу. Гляжу, нет никого. Тихо кругом. Я решил бежать.

Выбрался из сарая наружу, да головой зацепился за что-то в дверях. Дернулся вперёд, а шапка на двери осталась. Я побежал. Было некогда оборачиваться назад. А рукавички у меня немец отобрал, когда вел в сарай с допроса.

Добежал я до оврага и прыгнул в снег под крутой берег, там решил отдышаться. Присел, забылся немного, а когда открыл глаза, было уже темно. Шинель на уши натянул вот и сюда дошел.

– А как ты к немцам попал?

– В тот день меня ранило, маленько. По каске осколком ударило. В глазах какие-то шарики и мушки летали. Товарищ младший лейтенант велел идти в деревню в сан взвод. Вот я и пошел. Да только пошел я в другую сторону. По дороге голова всё время кружилась. Зашел в деревню, вижу в деревне немцы. Вот они меня и взяли.

Солдат почему-то всё время торопился, рассказывая свою историю. Он был рад, что снова вернулся к своим. Но, услышав замечание командира роты, на счёт контрразведки сник и задумался. Он понимал, что передай его ротный, в тыл на допрос те из него быстро сделают матёрого шпиона. Открытое и доброе лицо его излучало растерянность и страх, а большие нескладные руки, подчиняясь внутреннему волнению, хаотично шарили по шинели, как будто искали порванную осколком или пулей дыру.

– Ты кому из солдат говорил, что был у немцев?

– Кроме как товарищу младшему лейтенанту, больше никому!

– Ну, вот что! Сам соображай!

– Твоё дело об этом забыть! И помалкивать!

– А то там, в дивизии из тебя быстро контру сделают!

– Понял?

– Понятно!

Солдат мотнул головой, вскинул вверх покрасневшие от холода веки и с выражением благодарности и облегчения промямлил невнятно

– Спасибо!

– Дай ему винтовку! – сказал ротный.

– Здесь у нас от убитых остались.

– А шапку с убитого сам возьмешь.

Солдат снова мотнул головой, улыбнулся в знак согласия, заёрзал на месте, взял винтовку и заторопился к своим солдатам во взвод.

Младший лейтенант отодвинулся несколько в сторону, освободил подле себя место для ротного. Они сели рядом. Младший лейтенант что-то хотел сказать, но командир роты положил ему ладонь на колено и добавил:

– С солдатом всё решено!

– Займись окопами! Взрывчатки истратили много, пусть лопатами поработают и углубятся в землю! Лично проверь, чтобы окопались, как следует!

– Сделаем! – сказал взводный.

Взводный откинулся на спину, похлопал себя по карману и достал портсигар. Надивил на защёлку с торца, она щелкнула и блестящая крышка под действием пружины открылась.

Ординарец вытянул шею и увидел ровный ряд сигарет. Они лежали прижатые друг к другу полоской резины.

– Вот откуда шел дым от папироски! – подумал ординарец. Он не мог тогда сделать ошибки. В бинокль было ясно видно, что кто-то курил. И когда разгоряченный от бега, он наткнулся на солдат с лучиной, это и сбило его с верного пути.

Младший лейтенант протянул портсигар сначала ротному, а потом ему, ординарцу.

Хоть и был он по званию всего рядовой, а за расторопность и человеческую смекалку его уважали. Уважали его не только солдаты, но и офицеры роты и никогда не забывали его.

Когда младший лейтенант протянул ему, ординарцу сигареты, он взял несколько штук про запас. Младший лейтенант не возражал. Они молча поняли друг друга. Он был парень добрый, но простачком в роте не слыл. Солдат и офицеров своей роты он старался уважить и платил им добром. Он всегда куда-то торопился. Его никогда нельзя было понять. То ли он всегда был озабочен ротными делами, то ли от него это требовал, ротный командир. Сейчас сидя в окопе без дела он чувствовал себя не уютно. Сидеть без дела было не в его характере. Потягивая сигарету и пуская в воздух ароматный дым, он думал о войне и о смысле вообще человеческой жизни.

Что собственно лучше. Погибнуть здесь на фронте? Или дожить до глубокой немощной старости, сидеть ждать смерти и жевать хлеб беззубым ртом?

Лейтенанты разговаривали между собой, а он, отвалившись на вещмешок дремал, поджидая, когда его с собой позовёт ротный.

Обоз перевалил снежное поле, и лошади бойко побежали вниз. Чтобы в конце горы притормозить и не разогнаться в прыть, повозочные натянули вожжи. Лошади, храпя, стали садиться задними ногами на снег, головы у них вытянулись вперёд, они чуть не вылезли из своих хомутов. Обоз миновал крутую лощину. Лошади протопали по льду небольшого ручья. Обоз медленно вывалил на равнину. Впереди лежало снежное поле.

Не успели они отъехать от оврага на пару километров, как сзади послышались крики и нарастающий гул самолёта.

Бросив поводья на передок своего возка, где, укрытые брезентом лежали раненые, повозочный, перемахнув через придорожную, снежную канаву, размашисто махая руками, бросился бежать, как и другие в открытое поле. Он видел, как справа и слева, перегоняя друг друга, бежали его дружки, такие же, как он повозочные. Высоко вскидывая коленки, они пытались развить предельную скорость.