Шумилин Ильич - Ванька-ротный

– Он успел нырнуть в полуоткрытые ворота. забежал в хлев и прикрыл затворки (дверь) за собой. Немец решил отсидеться, а потом незаметно выбраться и убежать. Солдаты услышали слабый шорох в хлеву, решили, что немцы в панике оставили в хлеву свиную (какую) живность. Сунулись туда, а там действительно ценная живность сидела на навозной куче.

Я посмотрел на (приведенного из избы) немца, он был без головного убора. Каску и пилотку он где-то потерял. И велел ст. сержанту дать ему немецкое одеяло. Пусть Фриц укроется с головой, а то отморозит уши. Я предупредил ст. сержанта, чтобы славяне не болтались без дела по деревне.

– Часовые на постах! Свободная смена в избах! Сказав связному солдату (ординарцу), что бы он конвоировал пленного, я направился в штабную избу. Сюда из батальона уже протянули связь, и связисты ковырялись с аппаратом. Потом звонок из батальона. Мне, конечно, сделали втык, почему я раньше через связного не доложил о взятии деревни. Сделали это не грубо, как обычно, а несколько мягче, но с укором. У меня на душе просветлело, Я не ждал от них такого обходительного обращения (или обещания наград). В сорок первом это было не в моде. Я был доволен совсем другим, с небольшими потерями занял деревню. Несколько сот солдат полегло под деревней в снегу. Они наступали раньше нас и понесли большие потери. Справа от нас наступали роты 634 полка, Они с большими потерями сумели ворваться в Гостинево. Фронт обороны немцев под Старицей был прорван соседней дивизией. Вероятно, поэтому немцы нам здесь не оказали жесткого сопротивления. «Допрос пленного» Немец был небольшого роста. Волосы тёмные, всклокоченные, Видно не ариец. (Видно) Не нашел времени разложить их на пробор, как это делали другие. Не успел умыться и (причесать их на пробор) натянуть пилотку на уши, а тут по деревне бесконечная стрельба. Он выскочил ночью в пургу и бежал, не помня себя от страха. А ведь он собирался утром привести себя в порядок. (Еще бы! Ему предстояло отправиться в путь.)

Теперь он сидел на лавке и беспокойно ёрзал (на ней). На вопросы он отвечал торопливо, не обдумывая свои ответы. Чувствовалось, что он попав в плен, никак не мог прийти в себя и освоиться с теперешним своим положением. Фамилию, имя, год и место рождения он выпалил на одном.дыхании. Лет ему было около двадцати. Все шло гладко и хорошо. Но когда я спросил его о семье, немец вдруг заморгал глазами, всхлипнул жалостно и заерзал на месте (и неожиданно заревел). Ревел он естественно и вполне натурально. Плакал он от души. Слёзы. Крупные слёзы катились у него по щекам. Он плакал навзрыд, подвывая себе писклявым голосом. Он хотел что-то сказать, пробормотал несколько непонятных, слов слезы несколько раз всхлипнул и заревел с новой силой (и залился опять слезами). Солдаты мои смотрели и (сначала) пожимали плечами, были удивлены и даже опешили. (Плач продолжался)Теперь они смотрели на него снисходительно и даже улыбались. Взрослый мужик, а плачет, как баба. Они смотрели на него, хмыкали и недоумевали.

– Товарищ лейтенант! Пошто он ревёт? Я подождал пока немец немного успокоиться, сможет сказать хоть пару внятных слов. Тогда его можно будет спросить, почему он собственно плачет. Наши его не пинали, прикладом под ребро не толкали, по дороге сюда вели, не били. У нас вообще не было принято издеваться над пленными. Наши солдаты с пленными обращались, как с людьми. Бывали случаи, когда при конвоировании пленного где-нибудь в тылу из-за телег выбегали повозочные и прочие тыловые и замахивались на немца в сердцах, показывая перед дружками свою прыть и патриотические чувства.

– Давай осади назад и полегче! – отстранял их конвоир стволом винтовки.

– Сходи на передок, возьми себе пленного, а потом налетай! А этот не твой! Видал какой прыткий! Тоже, мне тыловая крыса! Причина почему (заплакал этот) ревел немец, нам была неизвестна. И вот он немного успокоился и смотрит жалостно мне в глаза, просит меня, чтобы его отпустили.

– Куда отпустить? В туалет? – переспрашиваю я.

– Нейн-нейн! (нет-нет) Туда к немцам! Домой! На хаузе.

– У меня отпуск! – и он стал торопливо вытаскивать из нагрудного кармана униформы своё отпускное свидетельство. /Урлауб шайн/

– Вот! – тыкал он в бумажку пальцем.

– Я шесть месяцев на восточном Фронте. Мне полонен отпуск. Я вчера получил документы. Я должен ехать домой! Ферштеен зи? – устало доказывал немец.

– Ферштеен! Ферштеен! – отвечая я. Это нам уже ферштейн! «вмец,

– Чаво он говорит? Товарищ лейтенант. – спрашивают меня солдаты.

– Он просит, чтобы мы ого отпустили. Ему нужно ехать домой!

– У него отпуск. Он должен ехать в Германию. (После отпуска он сам к нам вернется).

Солдаты, услышав причину рёва, схватились за животы и закатились дружным радостным смехом. Смеялись они по настоящему до слёз. У немца слёзы от расстройства, а солдат пробило от смеха слезой.

– Такое дело! Многие ржали до коликов в животе. Немец видно усёк, что я перевел его просьбу солдатам. Он посмотрел на них и снова заревел. У солдат по щекам катились слёзы. Плакали все. (Солдаты) И ржали как лошади.

– Ну и потеха! Вот уморил! Ведь всех, стерва довел до слёз! Немец обвел всех внимательным взглядом, заморгал глазами и опять заревел.

– Товарищ лейтенант! Уберите его отселя! Он всех тут нас замертво на полу уложит!

– Ты смотри, в шатаны не напусти! – вставил другой.

– Ведь надо же случилось!

– Ух, мать твою! Больше не могу!

– Вы его спросите… – и солдат валился на пол навзничь и катался по полу дергаясь.

– А куда он должен ехать? И опять под грохот солдатских глоток, под рёв немца, все кто сидели на лавке покатились на пол.

– Ну и денёк! Хуже не придумаешь! После такого и умереть не страшно!

– Вот спасибо! Вот потешил душу! Дай я его поцелую!

Страсти понемногу улеглись. Я прикрикнул на немца, чтобы он наконец перестал реветь и спросил его!

– Скажите пожалуйста! Когда вы в отпуск должны отправиться?

– Чего вы говорите? Товарищ лейтенант.

– Я спросил его, когда он хочет уехать в отпуск домой.

– А он чего?

– Он говорит, что поедет сегодня. Вы, говорит должны меня отпустить немедленно.

Солдаты, услышав перевод, гаркнули дружно.

– Я не то спросил. – сказал я.

– Я хотел спросить, куда он должен ехать. Немец после моей последней фразы заметно повеселел. А солдаты, то один то другой неожиданно фыркали. Кого-то прорвало. К они зашлись снова (торжествующим) смехом. После уточнения ряда вопросов, наконец, было выяснено. Немец сдал своё оружие, простился с друзьями, выпил с ними по шнапсу.

– Наверно навострился к своей длинной и тощей фрау! – сказал кто-то из солдат.