Михаил Ланцов - Крестоносец

Пост управления — мостик — находился на кормовой надстройке и оснащался штурвалом. Для XVI века — довольно прогрессивный шаг. Особенно на севере с его страстью к архаике.

На двух мачтах этот кораблик нес пару бермудских парусов, а горизонтальный бушприт позволял при случае поднимать два кливера и один большой стаксель. Такое парусное вооружение было продиктовано необходимостью сохранения хода и управляемости даже при минимальной команде.

Ну и прочие прелести имелись. Среди прочих особенно выделяли ручную помпу для откачки воды и ворот для выбора якоря или сети. Ну и оковка острого форштевня металлом, дабы дерево меньше изнашивалось. Прямо от ватерлинии до киля.

Назвал всю эту красоту Андрей шхуной. Хотя, конечно, отношение к ней она имела достаточно условное[5]. Впрочем, слово в те годы это было неизвестное[6], так что…

Пока имелось только один образец этого судна.

Его изготовили в Туле и по рекам да волокам переправили в Северную Двину и далее в Белое море, где он до сих пор проходил практические испытания. В Великом же Устюге готовились развернуть их серийное производство. Прямо вот один в один — как братьев-близнецов лепить.

Дмитрия удивлял такой подход. Но ничего против он не имел. Делают и делают. Ему какое дело? В конце концов это деньги Андрея и его риски.

В Архангельске он планировал разгрузить свои товары. И, забив трюмы всем необходимым, отправиться обратно. Зимовать ни в устье Северной Двины, ни в Коле он не собирался. Холодно и скучно. Но это полбеды. Главная опасность — экипажи, которые все это время будут пить от простоя без дела. Лучше уж он даст им отдохнуть где-нибудь в теплых краях.

— А это кто там стоит? — спросил Дмитрий, указывая на коренастого мужчину в достаточно дорогой одежде, да при сабле.

— Ермак Тимофеевич.

— Ермак? Имя сие?

— Прозвище. Но оно к нему прилипло так, что крепче имени. Так-то он Василий. Казак. Говорят, в особом уважении у самого Андрея Прохоровича.

— А что он тут делает?

— Тебя поджидается. Со своими соколиками. Андрей Прохорович снарядил воинский отряд для защиты заморских владений. Вооружил добро. Огненного боя много, доспехи на всех, железом вострым не обижены. Да припасов воинских с ними изрядно…

Дмитрий Павлович доносил по прошлому году, что беспокойно стало в тех краях. Что племя ирокезов соседей, с коими вроде как сговорились, тревожить стало. Что с мест насиженных сгоняет и режет. И угрожает это все поселению русскому.

Вот — отозвался Андрей Прохорович.

Казаков отправляет, вооруженных до зубов.

Но хорошо ли это — не ведомо. Лихие люди — опасные люди. Ими сложно управлять. Как бы они там все под себя не подмяли. И его самого, и его делишки…

Купец хмыкнул.

Скосился на небольшую делегацию индейцев союзных племен.

Улыбнулся.

Он ведь несмотря ни на что сумел выполнить поручение Андрея. И не только сколотил небольшую эскадру из трех относительно крупных галеонов, но и добыл все, что тот искал. И даже больше. Например, он привез целую бочку очень странной субстанции — сока одного дерева, который на воздухе застывает и становиться эластичным. Он не знал даже название этой «штуки», но был уверен — его наниматель ей заинтересуется. Как и многим другим…

Понятно, что кое-что он уже привез раньше, в прошлое возвращение. Но теперь Дмитрий Павлович закрыл свое обязательство. И рассчитывал на относительно спокойную жизнь. Торговую. Морскую. А к морю дальним странствиям он прикипел всей душой…

[1] В начале XIX века даже шутили, говоря, что один доходный дом в Санкт-Петербурге приносит больше чистой прибыли, чем золотой рудник в Сибири. И в этой шутке была лишь доля шутки.

[2] В морском направлении Андрей планировал ставить в первую очередь промысловые станции. Исключая материковое побережье к западу от Колы, откуда он планировал начать торговлю с норвежскими поселениями, до которых нету дела их правительства. Да и вообще начать со стороны полуострова начать такую вот тягучую экспансию. Чтобы крепко-накрепко привязать это население к Руси.

[3] Устюг стал именоваться Великим только к концу правления Иоанна Васильевича.

[4] Это не совсем так. Вязанные суда обладают очень хорошими показателями удельной прочности корпуса, но исключительно при маленьком водоизмещении. С его ростом они начинают катастрофически проседать по этому параметру, даже несмотря на кардинальный рост массы и массивности корпуса. Выше 100 тонн их строить в принципе не разумно. Но даже в водоизмещении 50 тонн это не имеет особого смысла.

[5] На самом деле нет. У Андрея получилось что-то в духе двухмачтовой бермудской шхуны, стандартное вооружение которой было дополнено парой кливеров.

[6] Первые шхуны появились в середине XVII века.

1559 год, 21 августа, Тула

Марфа зашла к сыну и с ним отправилась в небольшую опытную мастерскую. Маленький Василий слишком любил наблюдать за воинскими упражнениями, и мать старалась компенсировать этот перекос развития. Пытаясь увлечь его чем-то иным, более полезным для разума. Ведь война войной, но саблей махать люди найдутся. А ему придется всем этим управлять после того, как они с мужем умрут. Для управления же требовался мозг и трезвое, прагматичное мышление. Как минимум.

Сам Андрей не всегда мог уделять сыну должное внимание. Не хватало времени. Да и возраст, как он думал, был еще слишком мал. А вот мама не теряла бдительности. Она не только с ним много разговаривала, стараясь объяснять все и вся, включая интриги в меру своего понимания, но и увлекала его хозяйственной деятельностью. Как могла…

Опытная мастерская появилась спонтанно.

Обычной практикой Андрея стало выдача максимально точных и детальных инструкций тому или иному мастеру. Это диктовалось очень невысоким уровнем интеллектуального развития этих самых мастеров.

Параллельно же он создал школу, в которой давал базис минимальных знаний: чтение, письмо и счет. Сначала через нее прошли будущие управленцы его тогда еще вотчины. А потом и весь тульский полк. Что породило совершенно уникальную для Руси XVIвека ситуацию — весь поместный полк, причем весьма немалый, умел читать, писать и считать. Причем считать не на пальцах, а нормально, да еще и в рамках позиционной десятичной системы исчисления. Правда полк обучался не в изначальной Шатской школе, а в ее тульском «косплее». Но по тем же самым учебникам и методикам. Так или иначе, но это создало предпосылку для появления маленькой группы подмастерьев, которые, получив хоть какое-то образование, желали учиться дальше.

Что с ними делать? Отправлять куда-то в Европу в какой-нибудь ВУЗ? В ту же Сарбонну или там Кэмбридж? Деньги и возможности имелись. Но выглядело это не очень разумным. Во-первых, долго. А во-вторых, там давали преимущественно гуманитарные и богословские знания. Которые могла славно загадить мозг этим ребятам и отвратить от техногенного пути развития. А ведь ему требовались в первую очередь инженеры. Крепкие такие в прагматизме, приземленные и рациональные ребята — рабочие лошадки научно-технического прогресса, а не гениальный творцы, вечно витающие в облаках. Поэтому, немного подергавшись, Андрей организовал опытную мастерскую широкого профиля в пригороде Тулы. Куда этих пытливых ребят и собрал. И начал сам в свободное время преподавать, рассказывая об основах физики и химии. Не сильно углубляясь в дебри, но стараясь подавать сведения комплексно и связно. Например, здесь эти ребята познакомились с периодической таблицей химических элементов. В сжатом, резко «кастрированном» виде. Как ее Андрей, напополам с Марфой вспомнили, в таком и показали. Здесь же он показал им правила для записи химических реакций и первые физические формулы, пояснив за много чего из механики, теплотехники, оптики и так далее.