Владислав Конюшевский - Боевой 1918 год-3 [СИ]

Следующий день выдался хлопотным. В последний раз проверяли казармы куда планировалось заселять прибывших и которые сейчас спешно протапливались, согласовывали окончательное меню праздничного ужина, волевым решением отменял у местного оркестра проигрывание нового марша «Летят перелетные птицы». Уж очень лабухи фальшивили. Нот у них не было, а на слух музыканты выдавали такое, что я решил – на фиг! От греха подальше. Пусть дудят то, что им хорошо знакомо. Но репертуар на всякий случай проверил. Чтобы вдруг неожиданно, по привычке, не грянули в самый ответственный момент «Боже царя храни». С садистским удовольствием сразу вычеркнул и «Дни нашей жизни». А «Егерский марш», «Прощание славянки» и еще что-то незнакомое, но не вызывающее внутреннего протеста, оставил. Потом прибежал паникующий Бурцев, который доложил, что на одном из транспарантов он углядел грамматическую ошибку. Пропустили букву «В» в словосочетании «да здравствует». При этом, красной материи такой длины больше не осталось и растяжку быстро не переделать. Сплюнув, я злобно поинтересовался, а что там должно «здравствовать?». Оказалось, что мировой коммунистический интернационал. Рявкнув:

– В жопу интернационал! В смысле – плакат убрать! Не хватало еще перед людьми опозориться, гр-р-рамотеи!

Тем самым решил проблему.

А чуть позже, в этой суете (как будто раньше у них времени не было) получал приглашение посетить офицерское собрание кавдивизии. Правда, господа лошадники, ожидали меня лишь через четыре дня. Поэтому, сдерживаясь изо всех сил, вежливо козырнув принесшему приглашение ротмистру и обещался быть. Тот, видя, что от меня только что пар не идет, сочувственно вздохнул и вежливо извинившись, удалился.

И наконец еще минут через сорок пароход с первой партией «французов» причалил у пирса. С него полетели веревки, которыми посудину быстро привязали к берегу, а оркестр, который уже минут десять обозначал себя неожиданно громкими звуками, грянул «Прощание славянки». На ветру плескались красные флаги, флажки и транспаранты. Небо было в тучах, но погода теплая, настроение хорошим поэтому встречающие приветствовали светло-зеленых (видно качка их вконец доконала) пассажиров слаженным «Ура!».

Потом было общее построение понемногу приходящих в себя воинов-интернационалистов, небольшая, буквально на двадцать минут, речь комиссара и людей повели в подготовленные для них казармы.

При этом, как раз во время речи, мне принесли донесение о том, что самолет со Сталиным – того. Не в смысле что брякнулся, а в смысле, что вообще не вылетел из-за погоды. И теперь полет состоится, когда позволят метеоусловия. Глянув на низкие тучи, я лишь понятливо хмыкнул и тихонько напевая под нос: «Который раз лечу Москва-Одесса, опять не выпускают самолет…» продолжил разглядывать внимательно слушающих Лапина солдат.

Кстати, было видно, что люди готовились – форма чистая, сапоги сияют, а выправка такая, какой я уже давно у рядового состава не видел. Да и офицеры (самый старший из которых по званию был капитаном) тоже не подкачали. Надетые ради такого случая парадные погоны горели золотом, ремни подчеркивали ладные фигуры, а лихо обмятые фуражки, явно намекали что перед нами не штабные вояки.

Заметил так же интересную штуку – у прибывших золотопогонников, не дергался глаз при обращении «товарищи». Даже рядышком. Нет, они вполне мирно и благожелательно слушали речь Кузьмы. Да и с чего бы им кривиться? Самое «веселое» время разборок осени-зимы прошлого года (когда Жилин в коме отлеживался) они пропустили. Максимум что до них доходило, так это слухи. Но слухи, это такая вещь, что надо делить на двенадцать. Вот и поделим, тем более что комиссар своего точно не упустит. У Лапина ведь уже по часам расписано, когда, что и кому говорить. И Кузьме в этом смысле, я доверяю на все сто. Он обработает неискушенную паству настолько невиданным идеологическим прессингом, что ксёндзы с Козлевичем и рядом не стояли*. Так что впереди у ребят множество интересных и удивительных откровений, разносящих привычное им видение мира на осколки.

*Персонажи «Золотого теленка».

Ну а пока, еще не знающие чего их ожидает люди, спокойно внемлют оратору и с большим интересом разглядывают необычное обмундирование морпехов. Хотя тут нет ничего удивительного – на нас так все пялятся. Ведь тот же берет, вообще не использовался в вооруженных силах императорской армии. Ватные бушлаты «афганки» идут в ту же копилку. Да даже ножи, висящие на поясе каждого (каждого!) морского пехотинца, коренным образом выбиваются из привычного вида. Тут ведь или сабли таскают, или кинжалы, или нож типа «бебут». То есть, живопырки от полуметра и выше. Поэтому аккуратная копия НР-43 притягивала взгляд и навевала мысли.

К концу речи ветер усилился и даже стал накрапывать мелкий дождь. Поэтому растягивать мероприятие не стали, пригласив бойцов пройти в казармы. Воодушевленные прибытием и обещанием праздничного ужина солдаты восприняли слова с энтузиазмом и быстренько, не нарушая четкости построения ротных коробок, рванули за проводниками.

Потом было размещение, тот самый ужин и уже после него мы стали вести беседы с офицерами коих набралось человек тридцать. Нет и до этого никто не молчал, живо интересуясь делами и обстановкой, но массированную агитацию с нижними чинами, было решено начать с завтрашнего дня. А вот золотопогонников подтянули сразу. При этом как-то сразу получилось, что разговор пошел довольно легко. Просто, пока мы шли в некое подобие здоровенного актового зала, один из двигающихся за нами людей, подвижный словно ртуть чернявый поручик (видно успевший уже где-то принять на грудь) довольно громко, шутливо выдал:

– Похоже господа нам сейчас наконец обозначат, кто виноват и что делать!

На него шикнул какой-то штабс-капитан но я чуть притормозил и оказавшись рядом с ними, не менее громко ответил:

– Господи, как же вы в заграницах от жизни-то отстали. Ведь ответы, на эти давно мучавшие русскую интеллигенцию вопросы, уже получены.

В офицерской толпе кто-то хрюкнул от неожиданности, а капитан (который был старший команды) заинтересовался:

– Позвольте спросить – и какие же? А главное – кто их дал? Социалисты?

Я мотнул головой:

– Нет. На первый вопрос ответил крупный чиновник российского дипломатического корпуса, а на второй – капитан военного, российского же корабля. И в их изумительно кратких откровениях уместилась истина, предельно конкретизирующая понятия фундаментальных принципов реальности и отразилось глубочайшее познания бытия человека.

Толпа, идущая следом по широкому коридору, от этих слов аж остановилась, а старший, видя, что я замолк, поторопил: