Андрей Савинков - Николай I. Освободитель

— Так же, если продолжать анализ статистику чуть глубже, — я залез на лесенку и перелистнул на следующий «слайд», — то можно обнаружить с ростом земельного надела на семью увеличивается и количество детей, которое такая крестьянская семья дает государству.

Я ткнул указкой к графику, где по оси «х» был указан размер надела, а по оси «у» — среднее количество достигших половой зрелости детей. Линия с увеличением значения «х» сначала резко взмывала вверх, а потом где-то на двенадцати десятинах выходила на плато дальше не росла.

— Таким образом, с точки зрения демографии, оптимальным будет выделение одной крестьянской семьи надела примерно в десять-пятнадцать десятин. Хотя тут тоже сложно, для более точных подсчетов нужно вводить коэффициент урожайности: в черноземных регионах понижающий, а в северных или пустынных — повышающий.

— И я так понимаю, ваше высочество, что в этой сфере у вас тоже есть предложения практического плана, — на этот раз голос подал Виктора Павлович Кочубей, которого по сведениям Воронцова Александр планировал в ближайшем будущем поставить министром внутренних дел.

— Да, Виктор Павлович, — я утвердительно кивнул. — Однако тут вопрос в большей степени политический, поэтому я не в полной мере считаю себя в праве советовать…

— А ты попробуй раз уж взялся, — немного раздраженно бросил император. Видимо зря я все-таки полез в это болото.

— У нас огромные пустующие земельные площади, как нельзя лучше пригодные для ведения земледелия. Приазовье, Причерноморье, Кубань, Поволжье, Сибирь опять же заселять надо. Крестьяне в своей массе консервативны, но если предложить им освобождение от крепости в обмен на переезд на эти земли… Да еще и с выделением надела земли… Понятное дело, что трогать большие производящие товарное зерно хозяйства нельзя на этом этапе ни в коем случае, однако у нас огромное количество деревень, которые с трудом могут прокормить даже себя, там люди живут впроголодь от рождения и до смерти. Россия ничего не потеряет, а только выиграет от переселения их, например, в южные степи. Начать, как я уже говорил с государственных крестьян, а там глядишь и на всех остальных распространить этот опыт можно. Только им уже предложить переселение в Сибирь. Это могло бы стать отличным маяком — если уж человек сам согласен за Урал-камень идти, по своей воле, то, наверное, у помещика ему совсем худо живется. Впрочем, это отдельный вопрос…

Во время моего эмоционального спича, сидевший «во втором ряду» Семен Романович как мог сигнализировал мне, что я пошел не в ту степь и говорю совсем не то, что нужно, однако меня, что называется прорвало и удержать себя в руках у меня не получилось. Вообще такие эмоциональные вспышки, для меня прошлого, человека спокойного и местами даже флегматичного, были совершенно не характерны. Если исключить возможности влияния на меня сознания реципиента — насколько я понял по контексту, его должны были «ампутировать» — то оставалось списывать это только на нестабильный детский организм, подверженный разного рода гормональным вывертам.

«Это хорошо, что меня еще на баб не тянет», — подумал тогда я, и испуганно постучал костяшками пальцев по столу. Черт его знает как тут подростки решают половые вопросы, никогда не интересовался этим аспектом истории.

— Ладно, — Александр выслушав мой спич, резко поднялся на ноги, за ним тут же поднялись и остальные — основное впечатление я о твоем докладе составил. Соберешь все материалы, которые собрал, приложишь свои выводы, вот эти все плакаты…

«Свернешь трубочкой и засунешь себе в зад», — мысленно закончил я за императора, однако тот моих ожиданий не оправдал.

— … и передашь мне. Лично в руки, не хватало, чтобы это… Творчество еще гуляло по дворцу. — Александр задумчиво потер гладко выбритый подбородок, — я изучу все это богатство и приму решение. Господа.

Император кивнул и быстрым шагом покинул комнату. За ним так же попрощавшись поспешили за своим патроном и члены комитета, мы остались с Воронцовым наедине.

Пару минут в комнате висла почти полная тишина, только шелест собираемых и укладываемых по папкам бумаг мог бы сообщить постороннему о том, что в помещении кто-то есть. Я был совершенно недоволен собой: доклад был зачитан мной едва на треть. Блок о миграции: о естественных для Европы потоках, о возможности перенаправить часть посланцев, уезжающих от войны на континенте за океан, к нам в Россию, о мерах по уменьшению эмиграции собственных граждан — все это осталось лишь строчками на бумаге. Впрочем, оставался небольшой шанс, что Александр действительно изучит составленные документы. Хотя зная императора — достаточно небольшой.

— Будем обсуждать это сегодня? — Наконец подал голос из своего угла воспитатель.

— Нет, наверное, — я пожал плечами. — В каком месте я налажал я и так знаю. Труд длиной полугода спустил в сортир из-за того, что не смог сдержать язык за зубами и поднял тему, которую поднимать не стоило. Глупо.

— Не все так плохо, ваше высочество, — едва заметно улыбнулся Воронцов. — Я думаю, что несмотря на произошедшее, труд ваш не пропадет втуне.

— Посмотрим, — еще раз пожал плечами я.

Удивительно, однако наставник вновь оказался прав, хотя чтобы убедиться в этом, мне пришлось подождать пару месяцев. Как ни крути, а бюрократия в империи была крайне неповоротлива, даже тогда, кода ее подпинывал лично государь. Впрочем, именно в эти дни наконец была введена в действие министерская реформа, заменившая архаичные коллегии с раздутыми штатами и порой весьма расплывчатыми полномочиями, которые еще и пересекались зачастую между собой, на более соответствующие времени министерства. Поэтому неразбериха в высших эшелонах власти была та еще.

А первого октября 1802 года Воронцов принес мне подписанный Александром указ о создании опытного родильного дома с функцией обучения акушерок и назначении меня его «патроном».

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — совершено растерялся я. Затевая всю эту историю с докладом я надеялся «оседлать» какой-нибудь переселенческий комитет а не вот это вот все. Где я и где акушерство с гинекологией? Как такое вообще могло получиться?

Это была совершенно неприкрытая проверка на вшивость. Смогу, ли я действительно претворять в жизнь свои задумки или только говорить о мифическом всеобщем благе. А, значит, облажаться было никак нельзя.

— Ваше императорское величество? — В кабинет императора по знаку секретаря заглянул немолодой уже мужчина в статском. На груди его красовалась одинокая звезда ордена Андрея Первозванного.

— Семен Романович? Добрый вечер, проходите.